— Есть же эта чертова канистра…
— Рот говорит, что легко убедит судью в невиновности Куинна. Вы хотите предъявить ему обвинение?
— Разумеется.
— Вы проиграете, Перри. В очередной раз проиграете. Вы отличный коп, Перри. Наверно, лучший. Но иногда надо уметь отступить.
— Но, шеф…
— Не ломайте себе карьеру, Перри… Я не стану забирать у вас дело прямо сейчас, не хочу оскорблять вас. Даю вам двадцать четыре часа, по дружбе. Завтра в пять вечера вы явитесь ко мне в кабинет и официально заявите, что закрываете дело Келлерган. У вас есть сутки. Вы скажете коллегам, что предпочитаете отступиться, дабы сохранить лицо. А потом берите семью и поезжайте куда-нибудь на уикенд, отдохните, вы это заслужили.
— Шеф, я…
— Надо уметь отступать, Перри. До завтра.
Лансдейн вышел из кабинета, и Гэхаловуд рухнул в кресло. И тут, в довершение всего, мне на мобильный позвонил Рой Барнаски.
— Привет, Гольдман, — жизнерадостно заявил он. — Неделя истекает завтра, как вам известно.
— Какая неделя, Рой?
— Неделя. Я вам дал неделю, прежде чем мы представим прессе последние события вокруг Нолы Келлерган. Вы не забыли? Кажется, вы ничего нового не выяснили.
— Послушайте, Рой, мы напали на след. Может быть, лучше отложить вашу пресс-конференцию.
— О-ля-ля… Следы, следы, вечно у вас следы, Гольдман… Просто цирк какой-то! Ладно, хватит, пора кончать. Я созвал прессу на завтра, на пять вечера. Очень рассчитываю на ваше присутствие.
— Не могу. Я в Нью-Гэмпшире.
— Что? Гольдман, вы гвоздь программы! Вы мне нужны!
— Простите, Рой.
Я нажал на отбой.
— Это кто? — спросил Гэхаловуд.
— Барнаски, мой издатель. Хочет завтра в конце дня собрать прессу для большого слива: расскажет про болезнь Нолы и про то, как гениальна моя книга, потому что в ней отразилось раздвоение личности у пятнадцатилетней девочки.
— Ясно. В общем, завтра под конец дня мы, похоже, официально все просрем.
У Гэхаловуда оставались последние сутки, и он не собирался сидеть сложа руки. Он предложил съездить в Аврору и допросить Тамару и Дженни, выяснить побольше о Роберте.
По дороге он позвонил Тревису и предупредил о нашем приезде. Мы нашли его перед домом Куиннов. Он был в полном смятении.
— Так на канистре в самом деле отпечатки Роберта? — спросил он.
— Да, — ответил Гэхаловуд.
— Черт, поверить не могу! Но зачем он это сделал?
— Не знаю…
— Думаете… Думаете, он замешан в убийстве Нолы?
— Сейчас уже ничего нельзя исключать. Как там Дженни и Тамара?
— Плохо. Очень плохо! Они в шоке. И я тоже. Это кошмар! Просто кошмар!
Он с убитым видом уселся на капот своей машины.
— В чем дело? — спросил Гэхаловуд, почувствовав неладное.
— Сержант, я с утра все время об этом думаю… Мне столько всего вспомнилось из-за этой истории…
— И что вам вспомнилось?
— Роберт Куинн очень интересовался расследованием. Я в то время часто виделся с Дженни, по воскресеньям ходил к Куиннам обедать. Он все время говорил со мной о расследовании.
— Я думал, это его жена только о нем и говорила?
— За столом да. Но стоило мне прийти, как отец угощал меня пивом на террасе и без конца расспрашивал. Кого мы подозреваем? Напали ли на след? А после обеда шел меня провожать до машины, и мы опять разговаривали. Я просто не знал, как от него отделаться.
— Вы хотите сказать, что…
— Я ничего не хочу сказать. Но…
— Но что?
Он порылся в кармане пиджака и вытащил фотографию:
— Вот что я нашел сегодня утром в семейном альбоме, Дженни хранит его у нас дома.
На фото Роберт Куинн стоял рядом с черным «шевроле-монте-карло» перед входом в «Кларкс». На обороте была надпись: «Аврора, август 1975 г.»
— Что это значит? — спросил Гэхаловуд.
— Я задал Дженни тот же вопрос. Она сказала, что тем летом ее отец хотел купить новую машину, но никак не мог выбрать модель. Он обратился к местным дилерам с просьбой о тест-драйве и несколько выходных подряд имел возможность тестировать разные модели.
— В том числе и черный «монте-карло»?
— В том числе и черный «монте-карло», — подтвердил Тревис.
— Вы хотите сказать, что в день исчезновения Нолы за рулем этой машины мог быть Роберт Куинн?
— Да.
Гэхаловуд пригладил волосы и попросил разрешения забрать фото.
— Тревис, — сказал я, — нам надо поговорить с Тамарой и Дженни. Они дома?
— Да, конечно. Заходите, они в гостиной.
Тамара и Дженни без сил распростерлись на кушетке. Мы больше часа пытались их разговорить, но они были в таком состоянии, что никак не могли собраться с мыслями. Наконец Тамара, рыдая, сумела рассказать, что произошло вчера вечером. Они с Робертом рано поужинали, потом смотрели телевизор.
— Вы не заметили ничего странного в поведении мужа? — спросил Гэхаловуд.
— Нет… Хотя да, он хотел, чтобы я непременно выпила чашку чаю. Я отказывалась, а он все твердил: «Пей, Котеночек, пей. Это мочегонный настой, тебе полезно». Ну я в итоге и выпила его чертов настой. И заснула прямо здесь, на кушетке.
— В котором часу?
— Кажется, было около одиннадцати.
— А потом?
— А потом провал, черная дыра. Я спала как убитая. Когда я проснулась, было полвосьмого утра. Я так и лежала на кушетке, а в дверь стучали полицейские.
— Миссис Куинн, верно ли, что ваш муж собирался покупать «шевроле-монте-карло»?
— Я… Я уже не помню… Да… Может быть… но… вы думаете, он обидел девочку? Думаете, это он?
Она бросилась в туалет, ее рвало.
Все эти разговоры ни к чему не вели. Мы уехали, так и не узнав ничего нового. Время работало против нас. В машине я предложил Гэхаловуду предъявить Роберту неопровержимую улику — фото черного «монте-карло».
— Бесполезно, — ответил он. — Рот знает, что Лансдейн сдался, и, скорее всего, посоветовал Куинну тянуть время. Куинн не заговорит. И мы останемся с носом. Завтра в пять часов дело будет закрыто, а ваш приятель Барнаски исполнит свой номер перед телекамерами всей страны. Роберта Куинна освободят, а над нами станет потешаться вся Америка.
— Разве что…
— Разве что случится чудо, писатель. Разве что мы поймем, чем занимался вчера вечером Куинн и куда это он так спешил. Его жена говорит, что уснула в одиннадцать. Задержали его около полуночи. Значит, прошел час. Мы, по крайней мере, знаем, что он был где-то в окрестностях города. Но где?