Капитан Гардиан перешел к действиям. Он проворно подскочил к вздутию на полу, занес бутылку и обрушил молниеносный удар на то, что было под ковром. Выпуклость исчезла, и мгновение спустя раздался громкий треск. Затем стало тихо. Ковер опал в том месте, где до этого стоял стол. Теперь там была квадратная впадина, в которой он слишком поздно распознал люк. Вероятно, ему следовало подождать, прежде чем бить этого… кто бы там ни пытался проникнуть в комнату. Чувствуя, что винный туман в голове рассеивается, капитан принялся отодвигать стол и стулья, чтобы откинуть ковер с отверстия в полу.
Там и вправду обнаружился открытый люк. Гардиан заглянул вниз и увидел свою жертву — долговязого юнца, распростертого на остатках стремянки.
— Эй! — окликнул его Эбен и замахал руками, забыв про кровавый сверток носовых платков и одну из бутылок, которые он сжимал в обеих руках. Бутылка выскользнула из его пальцев и разбилась недалеко от его жертвы, не причинив вреда, а пропитанный кровью комок упал прямо на лицо молодому человеку.
Но Эбен не обратил внимания ни на бутылку, ни на платки. Все его мысли внезапно сосредоточились на собственной ладони, где он увидел название, начертанное там злосчастным изобретением Майярде и только сейчас открывшееся капитану. Неровно вытатуированное имя, которое он, конечно же, встречал… но когда? Двадцать — двадцать пять лет назад, а может, и того раньше. Он произнес его вслух, словно желая закрепить его в памяти. «Фолмаут».
«Эй!» Желтый туман, клубясь, расплывался, становился красным и мокрым. Что-то лежало на лице Ламприера. Кто-то наверху крикнул: «Фолмаут!» То, что лежало у него на лице, мешало ему дышать. Сейчас он уберет это. Сейчас, сейчас. На голове тоже что-то было. Ламприер выкарабкался из-под обломков стремянки, что-то мокрое и красное упало ему на колени, а сверху, с потолка, на него смотрело бородатое лицо и говорило, что «Фолмаут» пришвартован меньше чем в сотне ярдов от его дома.
— Вовсе не «Вендрагон». Я что-то такое предполагал… Только подумайте! Пропал двадцать лет назад, и вот он снова здесь. «Фолмаут», я знал об этом, знал. Никогда не забывал ни одного корабля…
Ламприер пощупал голову — там обнаружилась яйцеподобная шишка. Человек наверху ударил его по голове, а теперь толкует что-то о кораблях. «Фолмаут», «Вендрагон»… Он упал с лестницы, вот почему она сломана. Человек наверху протянул к нему через люк обе руки. На ладони одной из них было написано слово «Фолмаут». Больно. Затем он разглядел выдубленное непогодой лицо, которое спрашивало, как он себя чувствует.
— Автомат, — сказал Ламприер. Его язык ворочался с трудом. — На вас напал тот автомат. Ваша рука… — На большее пока сил у него не хватило.
— Держите руку, — сказал человек. — Я думал, вы — это, это… какое-то нападение, понимаете. Я вытащу вас наверх.
Ламприер поднялся, но между ними оставалось еще три-четыре фута, ему было просто не дотянуться.
— Подождите, — сказало лицо. — Я принесу веревку. — Лицо исчезло, а когда появилось вновь, на нем было написано разочарование. — Здесь нет никакой веревки, — сказало оно. — Должно быть, кто-то ее унес.
Положение было безвыходное.
— Я останусь здесь, — сказал Ламприер, немного подумав. Проблема, кажется, решилась. Он потер голову. — Кто вы? — обратился он к лицу.
— Приношу свои извинения, что ударил вас. Гардиан, капитан Эбенезер Гардиан, в отставке.
Это имя затронуло что-то внутри Ламприера. Лицо его все еще было мокрым. Он провел пальцем по щеке и увидел кровь. Нос? Нет, тряпка. Она лежала на полу под его ногами. Должно быть, это Гардиан бросил ее, чтобы привести его в чувство. Хорошая мысль. Он кинул ее обратно.
— Ламприер, — представился он, и лицо расплылось в улыбке.
— Ламприер! Ну вот, что же вы сразу не сказали? Я-то считал, вы должны быть старше. Боже милостивый, как поживаете?
Этот человек знал его, но откуда? И тут Ламприер вспомнил о письмах из сундука, адресованных его отцу, «капитан Эбенезер Гардиан (в отставке)», имя, которое он запомнил, когда просматривал их перед походом в Поросячий клуб. Гардиан принял его за отца.
— Джон, — уточнил Ламприер, — не Шарль. Мой отец умер несколько месяцев назад…
На лице над его головой появилось выражение глубокого сожаления.
— Ваш отец знал о западном побережье Франции больше любого из тамошних жителей, — тепло проговорил Гардиан. — Мы переписывались, вы знаете? Так Шарль умер? Действительно, это очень печально, молодой человек. — Его лицо стало горестным.
— Как ваша рука? — переменил тему Ламприер.
— Рука? А, очень хорошо, по-моему. Все это очень удивительно. Все дело в том корабле, «Фолмауте», или «Вендрагоне». Он ошвартован немного пониже места, где я живу, но это долгая история. Послушайте, нам надо бы поговорить. У меня есть письма вашего отца и книга, которую он хотел получить для своих занятий. Все, о чем он просил, имело какую-то цель.
Шея Ламприера затекла: во время беседы он все время стоял с поднятой головой.
— Мы могли бы встретиться перед домом, — предложил он.
— Превосходно, — ответил Гардиан. — Значит, до встречи.
Голова исчезла, и Ламприер услышал его шаги, направлявшиеся к дверям. Затем дверь с грохотом захлопнулась. Он осмотрелся и вдруг вспомнил, что заблудился. Часом позже — часом, который состоял из минут, тянувшихся как длинные, никуда не ведущие коридоры, возвращавшие Ламприера на то же место, которое он только что покинул, — он почувствовал, что его буквально тошнит от этого расползающегося лабиринта, который де Виры называли своим домом. Коридоры… Ламприер не успевал миновать их, как у этого здания, кажется, отрастали все новые и новые, с рядами сопутствующих комнат, которые выстраивались в анфилады и уводили к следующим комнатам и дальнейшим поворотам, и так далее, пока он наконец не оказался в большом пустом зале, который, по его мнению, мог находиться на любом из трех этажей дома. Там он остановился, проклиная Септимуса за то, что тот притащил его сюда против воли и бросил в таком положении, черт бы его побрал.
— Джон?
Септимус? Из-за той двери напротив. И шаги. Он услышал шаги.
— Септимус? — В ту дверь, там такая же комната, с такой же дверью, которая как раз закрывалась, когда он вошел.
— Септимус! — Он подбежал к двери и рывком распахнул ее, и за ней открылась еще одна комната, но на этот раз другая, больше похожая на короткий коридор, дверь из которого вела прямо на улицу. Она была открыта настежь. Он достиг задней стороны дома. Куда, черт возьми, направлялся Септимус? В распахнутом дверном проеме абсолютно ровным полукругом кружились снежинки, перед дверью намело снежный сугроб. Ламприер увидел следы, отпечатавшиеся на ровном хрустящем насте. Они уводили вдаль через газон.
— Септимус! — окликнул он еще раз, но никто ему не ответил.