Словарь Ламприера - читать онлайн книгу. Автор: Лоуренс Норфолк cтр.№ 103

Он терпеливо шел по пятам Ле Мара больше часа. Был канун Нового года, и на улицах царила суматоха. Это могло осложнить задачу Назима, но Ле Мара, казалось, отбросил все прежние уловки: он не бросался сломя голову в какие-то переулки, не застывал у витрин и не засиживался подолгу в кофейнях и трактирах, что в предыдущие дни доводило Назима до крайнего раздражения. Нет, на сей раз Ле Мара спокойно шел по улице, не глядя по сторонам и направляясь прямо к кабачку, перед которым собралась большая толпа.

Люди толпились вокруг высокого седого человека, стоявшего на перевернутом ящике из-под апельсинов и размахивавшего куском красного шелка. Он выступал с обличительной речью против импорта товаров, против ткацких фабрик, угнетения бедняков, алчности набобов и иностранных принцев и прежде всего — против Ост-Индской компании. Толпа заполняла всю улицу вплоть до дверей трактира, лицом к которому стоял оратор, и Назим увидел, как Ле Мара затесался в гущу слушателей, почти затерявшись среди чернорабочих и поденщиков. Назим последовал за ним, то и дело упуская его из виду, когда он скрывался за чьей-нибудь широкой спиной; потом толпа издала ужасающий рев, и Назим машинально переключил внимание на оратора; тот самозабвенно сжимал в руках пылающие красные тряпки. Когда Назим опомнился, Ле Мара уже исчез.

Назим метался то в одну сторону, то в другую, но все было бесполезно. Наконец он снова взглянул на оратора и увидел, что Ле Мара стоит прямо напротив него, без всякого выражения глядя в глаза оратору. Назиму ничего не оставалось, как застыть на месте и стараться не упустить его из виду. Вот Ле Мара наклонился к низенькому человечку, стоявшему рядом с оратором, и что-то сказал ему на ухо. Назима внезапно осенило: Ле Мара нарочно привел его сюда. Он видел, как по рядам слушателей прокатился шепот, как волна набирает силу, и когда толпа взорвалась воплем: «Шпионы! Индийские шпионы!» — Назим понял, что попал в беду.

Он надвинул шляпу на брови и начал пробиваться сквозь гущу народа, стараясь выбраться из толпы. Где-то уже началась потасовка. Человек, стоявший за его спиной, разглядел его лицо, когда он повернулся, и немедленно схватил его за плечо. Назим крутнулся волчком, ткнул двумя пальцами ему в глаз и спокойно отвернулся, когда несчастный взвыл от боли. Толпа бушевала все сильней. Какой-то здоровяк размахивал доской, разя направо и налево. Чуть ли не под ноги Назиму свалился худой юноша, немедленно нашаривший на земле упавшие очки и сжавший их в кулаке. Здоровяк уже вновь приближался к нему. Назим схватил молодого человека за плечи и прикрылся им, как щитом. Раздался крик: «Он умирает! Проклятье, он умирает!» Здоровяк услышал этот вопль и, колеблясь, остановился на мгновение, но Назиму хватило этой секунды, чтобы отскочить в сторону, отбросить свой живой щит и выбежать на открытое пространство. Он опять потерял Ле Мара. Очередная ошибка.

Назим прошел несколько ярдов, отделявших его от укрытия на Стоункаттер-лейн. Улица была почти безлюдна: две женщины с корзинами, стайка ребятишек и в отдалении еще два человека, которые удалялись от него, поминутно оглядываясь назад. Назим быстро скользнул в открытый угольный люк, и, когда один из тех людей впереди в очередной раз обернулся, Назим уже забрался в темный погреб, и последний луч полуденного солнца, осветивший его, сверкнул на стеклах очков молодого человека.

Новый год остался позади, этот эпизод забылся, и возобновился обычный распорядок с его ужасающей монотонностью. Район дежурств Ле Мара сузился и ограничивался теперь улицами, лежавшими за аллеей Чеквер к востоку от улицы Герми; главным постом теперь был переулок Синего якоря. Убийца все выжидал и высматривал кого-то, и Назим, вынужденный делать то же самое, ощущал, что теперь длинная цепочка минут и часов неумолимо приближается к некоему окончательному итогу. И Назим страстно желал этого завершения, хотя выжидал чего-то Ле Мара, а вовсе не он.

Проходила неделя за неделей. К середине января Назим решил, что ему уже известен предмет ожидания Ле Мара: это был человек ростом от силы в пять футов. Он снимал комнаты в переулке Синего якоря. Каждое утро около семи часов он уходил из дома и возвращался около семи вечера. Куда он ходил и чем занимался днем, для Назима оставалось загадкой, хотя Ле Мара, как думал Назим, это знал. Вероятно, днем за маленьким человеком наблюдали другие агенты, но в целом слежка за ним, казалось, была организована не очень тщательно. И почему Ле Мара выжидал? Он мог покончить с этим немедленно, если бы захотел. Но он, видимо, чего-то ждал, чего именно, Назим не мог догадаться.

Итак, сложился треугольник: маленький человек, за ним следит Ле Мара, за Ле Мара наблюдает Назим. Так и тянулись долгие вечера, холодные ночи, дождливые и солнечные дни, однообразные, лишенные событий и перемен. Иногда Назим чувствовал себя полностью опустошенным, возвращаясь к своему укрытию на Стоункаттер-лейн утром и обнаруживая, что не может попасть в подвал через свой люк из-за толпы, уже наводнявшей улицу. Тогда ему приходилось проникать в дом через черный ход, рискуя столкнуться с женщиной, которая все еще жила в комнате над подвалом в одиночестве, покинутая, по-видимому, своей подругой.

Ночи, которые Назим проводил в подвале, были наполнены молчаливой борьбой с грезами и дикими фантазиями. В эти часы охотника преследовала его добыча, скрытая под какой-нибудь странной маской: крылатый Ламприер, Ламприер с головой быка, подводный или подземный Ламприер. Но чаще всего ему являлся Бахадур, лицо которого буквально преследовало Назима в его беспокойных снах. Снова, как прежде, они гуляли по красной скале. Темнеют два крошечных силуэта на фоне необъятного синего неба. Их тени чернее земли. Ослепительно сияет солнце. Прогулка никак не кончается, и вот уже почва у подножия скал, поросшая низким кустарником, превращается в белые камни, которые Назим видит совсем отчетливо. Белые камни, и Бахадур держит его за руку. Они говорят о чем-то, и вот-вот будут произнесены те три слова, от которых Назиму делается жутко, и тогда они повиснут на самом краю скалы, раскачиваясь над пропастью. Он ощутит, как каждая пора его кожи истекает потом, и увидит, что лицо Бахадура остается сухим. Туда-сюда, туда-сюда, качаются они на краю пустоты. Его глаза мечутся под закрытыми веками. Как маятник. «… Меняемся изнутри». Лицо его было влажным от пота. Бахадур превращается в ребенка, потом в куклу, его руки и ноги начинают судорожно дергаться во все стороны, потом он растворяется, уходит в ничто.

Вернулась в комнату эта женщина, Карин. Сквозь щели в полу Назим время от времени видел ее; теперь ее голубое платье выглядит еще более грязным и потрепанным. Женщина тихонько мурлыкала какую-то французскую колыбельную. Внезапно Назиму пришло в голову, что с тех пор, как пропала подруга Карин, он ни разу не видел, чтобы она что-нибудь ела. Женщина бесцельно бродила по комнатам. Она стала реже выходить из дома. Назим подумал, что если она умрет, то возникнет множество проблем: мертвые всегда привлекают больше внимания публики, чем умирающие. Женщина что-то бормотала, интонация уличной торговки мешалась с детским лепетом; по ее акценту чувствовалось, что она из Франции. Из Парижа.

«Разве она не уйдет? Уйдет ли, уйдет ли, уйдет ли? Не-е-е-е…» Эта смесь полуслов и оборванных фраз складывалась в мелодию, ласкавшую слух Назима, пока он медленно уходил в свои видения, где его уже поджидали Бахадур и наваб. А где-то вдали маячили черты Ламприера, неразличимо-туманные для Назима.