В обличье вепря - читать онлайн книгу. Автор: Лоуренс Норфолк cтр.№ 34

Но нет.

Оружие свое они унесли в сады и принялись валить деревья, а затем рубить их топорами и отсекать корни. Самые высокие деревья они зацепляли веревками, веревки растягивали к другим, соседним деревьям и тянули, покуда ствол не давал трещину. Засим последовали виноградники. Потом они собрали весь свой скот, заперли его в загонах и разожгли в храме огромный костер, который сперва горел желтым, потом оранжевым и красным. А потом они начали жечь животных.

Так продолжалось три ночи кряду, и каждая следующая казалась длиннее предыдущей. Вонь горелого мяса прогнала его вверх по склону Аракинфа, и костер, который высвечивал тех, кто трудился у храма, раскрасил все вокруг красными всполохами. Он узнал того человека, сделал стойку и ринулся бы обратно, вниз по склону, если бы тот не был окружен людьми, подобных которым ему доселе видеть не приходилось. Они были не похожи на горожан, и с ними была женщина. Желтоволосый собрал их где-то и вернулся во главе этой стаи.

Вепрь смотрел, как они идут к городу, шел по их следам, и возбуждение нарастало. Луна скрылась из виду, и наступившая тьма была чернее любой другой, ему известной — если не считать пещеры. Вдалеке, на севере, громыхала и переблескивала всполохами гроза, но не освещала ничего, кроме себя самой. Он был заперт в собственной слепоте, как будто до сих пор не покидал глубин горы.

Та же самая тьма, должно быть, ослепила и людей, замурованных в эту ночь в стенах Калидона. Эту тьму он знал как облупленную, как она вытягивается, и растекается, и оседает в укромных углах города. Вепрь думал о том, как эти люди на ощупь пробираются по улицам и дворам, спотыкаясь о разбросанные камни и разрушенные стены, покуда хищники выслеживают их, крадутся по крышам и вычерчивают в темноте их маршруты. Вепрь смотрел, как первый проблеск света закогтил подбрюшье восточного края неба, ждал, когда свет доберется до запада и располосует его рубцами розоватой и желтоватой заболони, когда он вцепится наконец как следует в темные жировые складки ночи и проберет ее до костей.

Но бескостное тело неба расселось надвое, распадаясь и растворяясь, выплескивая на ходу потоки света в каменистые лощины на востоке, где изломанные морозом скалы уже почувствовали на себе те же самые когти, что ищут сейчас в их шкуре потертости и трещины, радуясь знакомой тайнописи шрамов, — так, словно свет и тьма были два сонных зверя, которым пригрезилось, что они сцепились между собой, и вот, проснувшись, они поняли, что эта схватка взаправду. Солнце выгнуло горизонт сводчатой аркой. В долине Калидона впиталось в землю озеро тьмы. Утро, отметил про себя вепрь.

Вепрь укрылся среди деревьев. Вниз по склону сплошь рос утесник и еще какая-то жесткая, кочками торчащая трава. Город лежал как разбитый, брошенный в панике боя доспех, тускло-серый в предутреннем свете: и только теперь, когда солнце уверенно легло на его камни, он прожелтел до бронзы. Тех, кому удалось найти спасительную гавань, разбросало по разным ее концам. С тенистых высот в верхней части долины выжившие на вид казались не больше муравьев, а оружие в их руках — крохотными соломинками и щепочками, которые слепой инстинкт заставляет их тащить с собой. Заря, которая для столь многих настала слишком поздно, послужила для живых сигналом, что они должны собраться вместе и сосчитать мертвых.

Однако те напасти, что уменьшили их число, имели место во тьме, и истинная их природа была неведома никому, даже вепрю. Крики вспыхивали и тут же пресекались в неспокойном ночном воздухе. Те люди, что трудились в загонах для скота чуть дальше по склону горы, поднимали головы, некоторые из них, закончив работу, куда-то ускользали. Крики говорили о скоротечных вспышках боли перед тем, как хрустнет трахея, или горло захлебнется кровью, или рассядется распоротая плоть, или будет нанесен последний сокрушительный удар. Вепрю это было вполне понятно. Он был единственным зрителем этого спектакля.

Теперь, в свете утреннего солнца, те, кто выжил, могли покинуть молчаливые городские стены. Тень Калидона начала скользить по склону горы, по направлению к самым дальним загонам, теперь уже пустым. В храме тоже никого не было, а над его крышей поднималось жаркое марево.

Охотники собрались в кучку. Руки поднимают оружие вверх, размахивают им. Долина Калидона стала плоским противнем спекшейся земли, неотличимым от лежащей внизу равнины. Движущиеся по ней крохотные фигурки начали расплываться в мареве, а потом и вовсе слились, превратившись в членистое насекомое, которое сползало вниз, к реке, чтобы напиться, а на обратном пути опять рассыпалось на составные части. Со склона они ушли уже после полудня, повернулись спиной к горам и отступили назад, на равнину. Дующие с далекого залива сквознячки прокатили волну их запаха вверх по склону, вплоть до укромной полосы деревьев, смешав по дороге с диким тимьяном и идущим от храма трупным смрадом: их свежий пот, их собаки, разгоряченные и взбудораженные. Одна обернулась и тявкнула, поднявши взгляд чуть выше линии изувеченных олив, шаря взглядом под темным древесным пологом. Но вепрь даже не пошевелился. Охотники минули опустевшие загоны, минули храм, а потом, обогнув один из отрогов Аракинфа, которыми тот намертво вцепился в прибрежную равнину, исчезли из виду.

И тогда вепрь встал на ноги. Он потянулся и почувствовал, как дыбом встала на хребте щетина. Он выгнул спину, чтобы продлить ощущение. Он знал, что, как только вздыбившиеся щетинки дойдут до самого хвоста, начнет сгущаться красный туман. Пасть заполнится слюной, и слюна станет пениться. Под плотной седловиной жира, которым, как доспехом, закрыты его плечи, спина и бока, начнет расти температура. По передним ногам побегут иголочки, и он начнет тереть ногами друг о друга: сперва потихоньку — копыта месят землю, — а потом все быстрее и быстрее, покуда сердце настолько плотно не накачает глаза кровью, что все вокруг погрузится в сплошной кроваво-красный водоворот. И не будет покоя ни подрагивающим мышцам задних ног, ни раздвоенным копытам, ни острым ушам. Ни клыкам. Он должен напасть.

А потом будет больно, потому что раны после этого бывают всегда. Он что-то делает — и действия всегда одни и те же, — но он не помнит их наверняка, они теряются на фоне более славной и более важной потери, ибо прежде всего он теряет себя. Он погружается в экстаз, растворяется в наполненности самим собой. Идти самым отчаянным галопом, какой только можно себе представить, прыгать и ощущать, что сердце бьется так, словно вот-вот взорвется, наносить удар и ничего не чувствовать. Радости вепря. Слишком скоротечные.

Они исчезали один за другим, подумал он, пересчитав их еще раз во тьме пещеры: один за другим за другим за другим. Он ждал желтоволосого и еще женщину. Именно ее собака залаяла на него. У них была общая тайна, договоренность, которая одновременно связывала их и заставляла держаться порознь. Ему следовало держаться к ним поближе. Ему следовало идти за ними по пятам. А он вместо этого весь тот день шел вверх по склону.

Под копытами шуршали и хрустели сначала плотные полотнища желтой заячьей капусты и гусиной лапчатки, потом, когда склон стал каменистым, — коровяк и васильки. Еще выше пошли крапива и широколистный огуречник. Задушенные мимозой грецкий орех и дикая маслина сменились сперва каштанами и дубами, а после соснами и чахлой, иссохшей на солнце березой. И последними были бесчисленные перпендикуляры елей, которые окружали и скрывали плато Аракинфа. Высокие травы приветственно помахали ему. Он выбил ответ копытами. В рыло ворвались острые запахи крахмала и сока, и он подумал о корневищах.