И еще к вопросу о безопасности: ни в коем случае не стоит загромождать пожарный выход — особенно снаружи. Итог: двадцать семь жертв. И — хотите посмеяться? — среди погибших оказалось порядка четырех проституток! Лола была не единственной распутницей в городе.
Между делом стоило бы, возможно, обратить внимание на тот факт, что здесь я — опять же, втихую — сделал доброе дело, проредив очередь в крематорий Данди. Поблагодарил ли меня его персонал? А вы как думаете?
Глава четырнадцатая
Обычный бег жизни рода человеческого… Наши старые друзья, мистеры Обыватели, по большей части все еще живут в мире, где добро и зло есть разделимые и различимые абсолюты. Само собой, это фантастический мир, и интеллектуалы вроде меня или вас давно уже умудрились сбежать оттуда. (Надеюсь, вам понравился этот маленький комплимент, mon semblable, mon frere!
[77]
)
Выпад этот, впрочем, никоим образом не относится к издателям данной тонкой книжечки моих мемуаров. Они осознали сложность моей ситуации. Они поняли, как трагична борьба хорошего человека против злого мира — особенно если правильно выставить освещение, должным образом наложить грим и подобрать декорации. Они заметили на рынке лакуну, куда можно замечательно втиснуть мою историю. Суть дела состоит в том, что мы находимся, так сказать, на переднем крае. Возвращаемся к истокам борьбы Добра против Зла, Мужчин против Женщин, Данди против «Данди Юнайтед»… В настоящее время в книжных магазинах нету других ушных убийц (я не беру в расчет «Гамлета», поскольку это пьеса).
Впервые я задумался о возможной литературной карьере почти сразу после позорного вердикта, провозглашенного в суде (там меня оболгали в первый раз). Мы, присяжные, будучи полными придурками, находим подсудимого виновным, однако признаем невменяемым. Мы рекомендуем воздержаться от применения положенной по закону меры наказания и т. д. и т. п.
Затем началась суета. Меня потащили вниз по ступеням к «черной Марии», а вокруг звучали непрекращающиеся стоны и проклятия. На одной из лестничных площадок съеженная женщина-гарпия с печеночно-колбасными ушами плюнула мне в лицо и закричала, что ее дочь была «хорошей девочкой». (Шлюшья мать, порочащая меня!)
— В таком случае жаль, что мне не довелось с ней встретиться, мадам! — резко ответил я. Думаю, все вы согласитесь, что в данных обстоятельствах это был неплохой ответ — как сказал один ученый после событий в Чернобыле.
Вернувшись в укрытие тюремной кареты и освободившись от ножных кандалов, я остался в компании своего обычного эскорта — Боксера и Бульдога (или, может быть, Бульдога и Боксера — никогда не был уверен до конца). Они были Корнелем и Расином тюремной службы Данди: их познания в английском языке оставляли желать лучшего.
После вступительного ворчания, являвшегося обычной прелюдией к попытке сформулировать предложение, Боксер — или, может быть, Бульдог — несказанно меня удивил, протянув мне клочок картона. В первый миг я решил, что конвоир окончательно отчаялся управиться с устной речью (невеликая потеря для изысканного общества, уверяю вас) и воспользовался картонкой и цветными карандашами. Я ожидал увидеть какие-нибудь неандертальские письмена, которые потребуют от меня усиленной работы мысли… Боже, как же я ошибался!
При более детальном изучении я обнаружил, что Боксер (Бульдог?) сунул мне в руку визитку — один из картонных кусочков самоидентификации, столь любимых продавцами подержанных машин и иже с ними в те дни, когда эпидемия мобильных телефонов еще не захватила мир. Я держал в руках мандат некоего Гарри «Жесткой Задницы» Йеггмена, чье занятие было обозначено как «агент издателя». Под известным логотипом я увидел нацарапанные от руки слова: «Перезвоните мне как можно скорее».
Как вы помните, в момент получения этого заманчивого предложения я готовился отбыть в сверхсекретный психиатрический институт, расположенный в-горах-на-островах или, если быть точным, — в Сул Скерри. Учтя этот факт, я пришел к выводу, что «как можно скорее» мистера Йеггмена может растянуться на неопределенный промежуток времени. Я вернул карточку Боксеру — или это был Бульдог? — и покачал головой в классической форме отказа. На такое им ума хватало.
Однако затем я подумал еще разок. «Жесткая Задница» Йеггмен? Помилуйте! Пусть я и направлялся в островную кутузку, но и вполовину не тянул на Мотылька
[78]
.
Глава пятнадцатая
Психиатрическая лечебница, совмещенная с тюрьмой, — это весьма депрессивное местечко даже в лучшие времена (думаю, вы и сами можете представить), но, когда идет дождь, она превращается в настоящий жуткий ужас, леди и джентльмены, поверьте мне на слово. Совершеннейшая сатанинская задница. Жопа Люцифера.
Все это ощущается в двойном размере, если вы являетесь человеком, чьи надежды и амбиции изничтожены в зародыше, одинокой душой, страдающей от непонимания и осуждения толп, составленных ничтожествами. Знаете, я думаю, что присяжные признали меня виновным еще прежде, чем удалились в свою звуконепроницаемую кабинку. И это называется справедливостью? Во время суда я краем глаза увидел бумажку, которую они передавали друг другу. Знаете, что на ней было? Присяжные играли в «виселицу»! Во время моего процесса! Вдобавок мне кажется, что присяжные, освистывающие обвиняемого каждый раз, как он входит в зал, — это беспрецедентный случай в истории юриспруденции.
Едва лишь тучи расходятся над Броти Ферри (заметка для Э.-Л. Вебера: не подойдет ли это для вступительной песни?), как тотчас же снова налетает ураган, жуткий, как тропический шторм над дождевыми лесами… или тем местом, где дождевые леса были прежде. По моему мнению, любой, кто остается в Данди на время сезона муссонов, должен быть увязан в смирительную рубашку и привезен из-под дождя прямо сюда. Я ведь что хочу сказать: действительно, поля и стада обладают своим очарованием в глазах тех, кто пасет скот или занимается земледелием, но давайте не будем смешными.
Как там Дебби определяет галлюцинацию? «Ложная и непоколебимая уверенность, которая для внешнего наблюдателя не имеет ничего общего с реальностью». Очень часто, как она провозглашает, это является результатом попыток объяснить себе непонятное. Что ж, мне категорически непонятно, почему бы некоторым господам фермерам, шатающимся по берегу Тей в твидовых костюмах, не провести время на юге Франции или на лыжнях Валь д'Изер, наслаждаясь узуфруктом уха какой-нибудь юной бабенки? Если б когда-нибудь нам удалось поменяться местами, я бы в единый миг запер их здесь, оставил инструкции по глумлению над ними и поспешил бы к чудесным, сочащимся воском птичкам.
Людское непостоянство — тяжкая ноша для мыслящего индивида; человеческое сердце — странная и капризная штука. Кажется, вопросов всегда больше, нежели подходящим к ним ответов, и чем старательнее я пытаюсь объяснить себя вам, тем меньше вы понимаете. Даже не трудитесь это отрицать — я вижу ваше напряженное лицо. Беспокойно ерзаете в своем кресле — вот что вы делаете, друг мой. Давайте же поспешим назад, в прошлое, покуда еще возможно воскресить его без помощи Альцгеймера.