Дот - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Акимов cтр.№ 56

Он не прошел и полста метров, как перед ним открылось поле недавнего боя. Бой был встречный, определил Чапа, хоть и не много в этом смыслил; никто окопаться не успел. Убитые лежали по всему пространству: в черных воронках, за камнями, просто посреди травы, — и сразу было видно, кто бился до последнего, а кто бежал прочь. Но больше всего убитых лежало по обочинам шоссе. Видать, они были убиты на самой дороге, а потом их сгребли в сторону, сбросили, чтоб они не мешали проезду, как сбросили смятые 45-тки и трупы лошадей, и разбитые повозки, и немецкий танк — он все еще чадил. Еще два танка мертво чернели среди маков, но ни одного убитого немца Чапа не высмотрел. Они уже убрали своих, успокоил он себя, и все продолжал стоять, все продолжал смотреть на эту картину, не обращая внимания на немцев, которые сплошной массой, почти без интервалов, двигались по шоссе.

Потом Чапа все же перевел взгляд на них. Глаз не сразу зацепился, такой безликой была эта масса, но затем стал выделять отдельные фрагменты. Огромный тупорылый грузовик, на сером брезенте которого была красиво намалевана летящая на крыльях голая барышня с мечом. Коричневая фура, которую легко тянули два красавца першерона. Уж так они были хороши! — глаз не отведешь. А как ухожены, как вычесаны! Небось, конюх в них души не чает. И солдаты, обгоняющие фуру, поглядывают на першеронов с восхищением, а один задержался, идет рядом, положив руку на могучий круп. И я бы не смог просто так пройти мимо, подумал Чапа, и даже позавидовал солдату.

До ближайшей точки шоссе было четверть километра. Чапа сложил поклажу на землю, взял свою трехлинейку, удобно лег, дослал патрон, сдвинул планку прицела и приладил винтовку в развилку куста. Опора была жесткой, целиться ничто не мешало. Правда, пришлось перевести дух: оказывается, прикидывая, как будет стрелять (целью он выбрал офицера на лошади), Чапа не дышал. Надо быть свободнее, а не дышать только перед самым выстрелом, напомнил себе Чапа. Страха не было. Даже волнения не было. Но было опасение: стрелок он был никудышный, промазать по движущейся цели мог запросто. Вот будет обидно! Ничего, философски рассудил Чапа, не первой, так второй пулей я его достану. Чапа опять взял офицера на мушку, повел за ним ствол, прикидывая, какое нужно упреждение, и даже мысленно ему велел: «остановись!», — однако в самый последний момент вдруг подумал, сколько же раз он успеет выстрелить, прежде чем его обнаружат. Раза три успею, прикинул Чапа, а потом они устроят такую пальбу и навалятся всем кагалом… Ну, обойму я истрачу, а вторую, может, и зарядить не дадут…

Чапа прикинул, каковы его шансы насчет отступления. Очень хлипкие были шансы. Кустарник такой, что все насквозь видно. Дальше гора, так ведь до нее и налегке в полчаса не добежишь — сердце зайдется…

Офицер уже отъехал метров на пятьдесят. Нужно выбирать другую цель.

Чапа скользнул взглядом по немцам, которые были поближе. Взгляд ни за кого не зацепился.

Чапа почувствовал: в нем что-то изменилось. Погасло. И мысли, и движения замедлились. Он словно отстранился от того, что было перед ним; словно то, что он видит, находится за толстым стеклом. Или на экране. Сам-то он есть, он вполне реальный, а вот то, что он видит — это только движущееся изображение…

А потом всплыла мысль (до этого момента она только подразумевалась, а теперь стала четкой и заслонила все остальное), что первый же его выстрел перечеркнет и его собственную жизнь. Ну, не сразу, ну, минуты через три; через пять — самое большее… А скольких врагов он успеет убить? Одного, двух; если очень повезет — убьет троих. Вроде бы подходяще. Да что считать! — Чапа и на один к одному согласился бы не колеблясь, если бы за этим что-то большее стояло, скажем, товарищей прикрыть. А так просто — ты убил да тебя убили — это не понравилось Чапе. Что-то в этом было мелковатое. Чапа не знал, как это выразить, слов у него не хватало. Что-то в этом было такое, что лишало его удовлетворения, и смерть сразу становилась вроде бы бессмысленной и трагической. Дело не в математике. Еще раз повторим: словами это выразить Чапа не мог, но он почувствовал, что за понятиями «жизнь» и «смерть» на войне должно быть что-то большее. Что-то большее, чем конкретная жизнь и конкретная смерть.

Этого чего-то сейчас не было.

Чапа отполз к своему хозяйству, прицепил на пояс лопатку, надел скатку и вещмешок, надел на плечо свою трехлинейку, хотел поднять и вторую… но вспомнил, сколько оружия он только что видел на поле. Оказалось, что эта винтовка — не такая уж и ценность… Чапа все же подобрал ее, вернулся к могиле и прислонил винтовку к кресту. Теперь и могила будет приметней.

Когда ему открылась еще одна поляна, где тоже был бой, Чапа обошел ее неторопливо, методично. Не прятался. Это произошло как-то само собой — без вмешательства ума, вообще без какой-либо мысли. Вот не прятался — и все. Правда, перед тем отложил в кустах вещмешок, винтовку и скатку. Не специально; так — чтобы быть налегке. Натура подсказала. Это уже потом он сообразил, что получилось толково. Ведь винтовка — вещь двусмысленная: человек с винтовкой приметен; вряд ли немцы стали бы разбираться, опасен для них Чапа или нет. А так — бродит по поляне потерянная личность, очевидно безвредная. Может — умом тронулся… Все же искушать судьбу Чапа не стал, ближе полста метров к шоссе не подходил. Искал — не уцелел ли кто: очень ему недоставало хоть какой живой души, прямо невмоготу уже было. Но живых не нашлось. Зато он разжился новеньким ППШ. Это случилось не под самым шоссе, подальше, потому немцы и не разглядели, что у него в руках появился автомат, а то бы далеко уйти не дали.

Чтобы не привлекать внимания, Чапа сел в траву. Разобрался, что это за штука такая — ППШ. Оказалось — ничего сложного. Но автоматный патрон Чапу не убедил: мал и туп. Это ж как точно нужно попасть, чтобы такая пуля завалила мужика! Выходит, тут расчет не на силу, а на случай и количество. Если ты не снайпер — патронов не напасешься…

Это рассуждение подсказало Чапе, что у хозяина автомата должны быть запасные диски, хотя бы один. И правда: в вещмешке их оказалось аж три. Еще в вещмешке — среди прочих вещей — обнаружились завернутые в тряпицу сухари (тоже три), небольшой шмат сала, луковица и — отдельно — разноцветные леденцы в круглой жестяной коробке. Леденцы Чапу озадачили — он даже пробовать их не стал; хотя что ж: потом, к чаю — ведь когда-то же будет и чай — и они сгодятся.

Вид съестного напомнил, что он не ел… дай Бог памяти… так ведь больше суток уже не ел! Конечно, время от времени он вспоминал об этом, с утра даже чуток поташнивало, не долго — пока не напился. А потом он гнал мысли о еде: какой смысл о ней думать, когда ее нет!

Чапа надкусил сухарь. Хорошо! Еще раз осмотрел свалившееся ему богатство: сухари, сало, лук… Чего недостает? Недоставало ножа и соли. Не может быть, рассудил Чапа, чтобы у такого справного мужика не оказалось при себе — особо подчеркнем: в походе! — ножа и соли. Нашел их почти сразу. Соль, как и положено, была в коробке из-под спичек. Нож был складной, старый-престарый, с самодельными деревянными щечками на рукояти, и тонким, истертым многолетними заточками почерневшим лезвием. Но острый. И лезвие не болталось. Добрая вещь.