Дот - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Акимов cтр.№ 54

Но оказалось, что лейтенант видит ситуацию иначе. Высказав Чапе все, что о нем думает, лейтенант приказал:

— Свой вещмешок оставляешь здесь. Налегке смотаешься в казарму. Внял? Даю тебе двадцать четыре часа. Чтобы ни минутой позже вся коллекция — и «золинген» из мастерской! — были здесь. Внял? Напорешься на патруль — сам крутись. Если вернешься с пустыми руками — сдам в спецотдел, как дезертира.

Ну что на это скажешь? Всегда прав тот, кто имеет право приказывать. А с этим лейтенантом — уж какой есть — еще жить и воевать. Поэтому Чапа и виду не подал, что он об этом думает. Конечно, приказ был еще тот, явно незаконный, но кто ссыт против ветра?..

Насчет вещмешка — это лейтенант со зла, решил Чапа. По себе судит. Без вещмешка — значит, без припасу; с пустым животом — не разгуляешься, бегом побежишь к ротному котлу. Но почему он сказал «налегке»? Имел в виду — и без оружия? Но коли это и впрямь война, — какой же я красноармеец без винтовки? Нет уж; раз про винтовку конкретно не было сказано — я буду при ней.

Чапа набил оба патронташа; сходил к старшине (старшина — человек полезный, поэтому Чапа еще в первые дни службы нашел тропку к его сердцу) — и получил четыре больших сухаря; наполнил флягу водой из родника (родник был рядом, у основания холма позади их позиции)… Сколько ни тяни, а идти придется. Чапа настроился на философский лад — и потопал к дороге.

Путь до казармы оказался неожиданно приятным. Его подобрала первая же попутная полуторка, а за развилкой Чапу пустил на фуру неразговорчивый вуйко в засмальцованном жилете из овчины и в картузе на манер конфедераток: весь углами и козырек лаковый. Солнце уже не пекло, дорога была гладкой, колеса у фуры богатые, на резине. Чапа как зарылся носом в то сено, так только перед казармой вуйко его и растолкал.

В расположение полка Чапа возвратился куда раньше назначенного срока, хотя от шоссе ему пришлось свернуть сразу: на первом же километре уже выставили КП, причем это были не красноармейцы, а энкавэдэшники, как известно — ребята серьезные. Разглядывая их через кусты, Чапа подумал, что бы это могло значить, ничего не придумал — и побрел лесом. С трехлинейкой за спиной и тяжелой коробкой под мышкой не разгонишься, но Чапа и не спешил. Когда вызвездило — ориентировался по звездам. Потом уснул. Когда поднялся — солнце было уже высоко.

Своего полка на месте он не обнаружил.

Место — то самое. Речка с характерным изгибом, с кувшинками — там же, где и вчера. Каменный сарай с крутой соломенной крышей на краю луга. И позиция та. Вот место, где копал траншею он, Чапа. Если несколько часов подряд долбишь каменистую землю — столько мелких деталей, оказывается, запоминаешь. Траншею без него успели закончить. А вот и блиндаж лейтенанта, тоже законченный, даже дерном поверху успели обложить. Но красноармейцев нет. И признаков боя нет: ни одной воронки от снаряда или мины, ни одной гильзы на дне траншеи. Полк словно испарился. Чапа поискал в блиндаже: ведь лейтенант должен был хотя бы записку оставить… Записки не было. Чапа выбрался наружу, сел в цветущую траву и положил рядом коробку с бритвами. Оцепенение длилось недолго. Когда оно рассеялось, Чапа знал, что теперь он дезертир. И нет ему оправдания.

Пахло свежей влажной землей, чабрецом и еще чем-то терпким, вроде лука. В густом воздухе плавали пчелы. Вязы стояли на вершине холма, как войско, изготовившееся к битве; роща кончалась вдруг, и оттого, что луга были выкошены, а кустарник вырублен совсем, крайние деревья казались стройнее и выше, чем были на самом деле. За долиной опять начинались холмы; из-за одного, сбоку, четко темнея на фоне белесого неба, выдвигался шпиль костела. Вчера Чапа его не заметил, не до того ему было, помкомвзвода сразу приставил к делу и следил, чтобы вестовой комроты не отлынивал. А сегодня Чапа был другим, сегодня Чапа примечал каждую деталь — и каждой находил применение. Еще бы: ведь теперь от этого зависела его жизнь…

Он остался один.

Я теперь совсем один, понял Чапа, и эта мысль испугала его, как если бы вдруг оказалось, что он остался один-единственный на земле. Рядом не было лейтенанта, за спиной которого, оказывается, Чапе жилось безбедно. Рядом не было товарищей по роте. Ни с кем из них Чапа не дружил (исключением, как вы помните, был старшина; с остальными Чапа предпочитал держать дистанцию, хотя и не показывал этого; напротив — с каждым имитировал близость; это было у него в крови, от предков), но они были свои, Чапа мог на них рассчитывать; конечно — до какой-то черты. А теперь их не было. Никого. Он остался один. Сам себе командир и сам себе товарищ, сам и разведка, сам и основные силы…

Еще немного — и Чапа запаниковал бы, но что значит светлая голова! Он вдруг понял, что именно здесь произошло. Здесь не было боя, понял Чапа, потому что наши пошли вперед. В наступление. К границе. А может — уже и границу перешли…

Это меняло оценку ситуации принципиально. Одно дело — если вообще не понятно, что происходит, и совсем иное — если все очевидно. Наступление — это как переезд из старой хаты в новую. Никто не знает толком, что где лежит, каждый кладет на телегу по своему усмотрению, хозяйка мечется, хочет везде успеть — и только добавляет неразберихи; дети носятся, собака путается под ногами… Во время наступления кому интересен вестовой, пару часов назад посланный командиром — и по деревенской тупости потерявший свою часть? Да на меня просто никто не обратит внимания!

В общем — Чапа почти успокоился. Почему «почти»? Душа вдруг напомнила о себе. Что-то было не по ней. Как известно, любой ум при желании можно всегда уговорить, потому что ум доверяет логике и аргументам. Но с душой такие штуки не проходят. Душа живет своей жизнью; откуда она получает информацию — ей одной известно; без нужды она не вмешивается в твои дела, но уж если подала голос…

Чапа поерзал по земле, еще раз осмотрелся. Вокруг были мир и покой, но душу что-то не устраивало. Она пока только предупреждала об этом, но уже где-то рядом была тоска…

Надо сказать, что Чапа не был трусом — и знал об этом. И явись ему предчувствие, скажем, полвека спустя (допустим, что ему те же восемнадцать, но он городской и начитанный молодой человек, в курсе популярной околонаучной информации), он бы решил, что пространство вокруг него наполнено волнами тревоги и страха, где-то рядом происходят страшные вещи, объятые ужасом души вопиют — и его душа слышит этот безмолвный крик. Кстати — так оно и было. Пространство уже наполнялось набатом: «обходят!», «танки!», «окружили!», — и душа Чапы отзывалась на первые его удары. Увы, хотя предостережение Чапа слышал, — понять смысл он не мог.

Гудели разбитые, натруженные ноги, манили разбросанные по лугу стожки. Завалиться сейчас в какой-нибудь, ноги разуть… ах, разуть ноги, да придавить эдак минуток триста, — как идти после этого будет легко да весело!..

Чапа тяжело поднялся, закинул трехлинейку за спину, взял коробку с бритвами под мышку, еще раз оглядел долину, какая она тихая да пригожая, велел душе, чтоб заткнулась, — и пошел в сторону городка. Уж там-то я встречу наших, говорил себе он, под «нашими» имея в виду не обязательно свой полк, а нечто большее, за чем стояла привычная, надежная, родная атмосфера Красной Армии. Встречу наших, даст Бог — подхарчусь…