«НЛО над Биаррицем!»
— Ох! — пробормотал Джек, непрестанно прохаживаясь по комнате, пока наконец не дошел до письменного стола Уоткина.
Здесь две вещи сразу бросились ему в глаза. Первой была красная лампочка, горевшая на телефонном аппарате Уоткина и указывавшая, что кто-то (скорее всего сам Уоткин) в соседней комнате звонит по телефону. Второе, что привлекло внимание Данфи, была… его собственная фотография.
Снимок был размером с тот, что вклеивается в паспорт. Он был прикреплен к записке от директора Отдела изучения проблем безопасности Гарольда Матты. Потрясенный, Данфи прочел от начала до конца записку, в которой давалась характеристика человеку, изображенному на фотографии и известному под именами Джон Данфи, Керри Торнли, Джек. Далее говорилось, что он…
«…вооружен и чрезвычайно опасен. Имеются сведения, что он путешествует вместе со спутницей, пользующейся поддельными документами. Объект выдавал себя за федерального чиновника в Канзасе, ранил агента ЦРУ в Лондоне, способствовал рассекречиванию документов государственной важности в Швейцарии. В ходе его проникновения в Архив в Цуге были похищены документы, имеющие отношение к файлам „Андромеда“ по „МК-ИМИДЖ“, а на двоих сотрудников архива было совершено нападение. В наши представительства в Лондоне, Париже и Цюрихе посланы команды-сафари. В случае обнаружения объекта немедленно связаться с ближайшей из них».
«О черт! — подумал Данфи. — Что это за „команды-сафари“?» Ответ напрашивался сам собой: именно то, что ты думаешь. Джек снял свою фотографию с записки и вместе с ней вернулся в кресло. Садясь, показал снимок Клементине и прошептал:
— Мы действительно облажались.
— Что?!
— У нас, наверное, не более десяти минут, — сказал он, засовывая фото в карман куртки. — Пора уходить. Он уже звонит по телефону.
Мгновение спустя появился Уоткин с охапкой каких-то рукописей и свитков под мышкой. Его физиономия выдавала крайнюю степень волнения.
Разместив их на одном из библиотечных столов, Уоткин положил по углам тяжелые фолианты. Джек и Клементина подошли к нему.
— Вы видите перед собой генеалогическое древо Меровингов, — сказал он, — подготовленное специалистами, работавшими на Наполеона, в первые три года XIX столетия.
— Длинноволосые короли, — пробормотал Данфи.
Губы Уоткина искривились в гримасе истинного сноба.
— Их также называли королями Грааля.
— Они похожи на старинные рукописи, украшенные орнаментами, — заметила Клементина, указав на изысканный узор на полях свитков. Там были изображения львов, херувимов, цветов и волхвов. А посередине вилась причудливая вязь родственных отношений, от наполеоновской эры к эпохе крестовых походов, а от них к началу Средневековья и, наконец, к самому Меровею.
— Очень красиво, — заметил Данфи.
— Даже и представить себе не можете насколько! — откликнулся Уоткин.
Данфи внимательно рассмотрел имена на генеалогическом древе и разочарованно отметил, что почти все они ему малознакомы. Дагобер II, Сигизберт IV. Эти он по крайней мере встречал в файлах «Андромеды», хотя и не имел ни малейшего представления о том, кто они такие.
— Кто такой Дагбер? — спросил он.
Уоткин презрительно поморщился.
— Да-го-бер. Его отец был королем Австразии…
— А что такое Австразия?
— Северная Франция и несколько частей Германии. Очень интересная история, — признался Уоткин. — Похожа на сказку. Когда отца Дагобера убили, самого его похитил мажордом дворца и спрятал в монастыре в Ирландии. У них явно не хватило духа убить ребенка. Спустя несколько лет сын мажордома сделался королем, а Дагобер вырос, стал взрослым мужчиной.
— И когда все это произошло? — спросила Клементина.
— В 651 году. Ему удалось возвратить себе трон в возрасте двадцати трех лет.
— А что было потом? — спросил Джек, вспомнив, что у них, вероятно, остается не более пяти минут.
Уоткин пожал плечами:
— Он погиб.
— Каким образом? — поинтересовалась Клементина.
— Его убили во сне, вонзив копье в глаз.
— А кто был убийцей? — спросил Данфи.
— По свидетельству хроник, оруженосцы Пипина Толстого.
— А на самом деле?
Уоткин презрительно фыркнул.
— Конечно же, люди, подосланные Ватиканом.
— А вот этот? — спросила Клементина. — Кто он такой?
— Сигизберт, — ответил Уоткин. — Он стал продолжателем рода.
— И сколько времени он еще продолжался? — спросил Данфи, подводя разговор к цели своего визита.
На лице Уоткина появилось растерянное выражение.
— Что вы имеете в виду?
— Где сейчас потомки Меровингов? Дожил ли кто-нибудь из них до нашего времени?
Уоткин пожал плечами.
— Только не пытайтесь убедить меня, — проворчал Данфи, — что со времен Наполеона никто не интересовался подобным вопросом!
Уоткин уныло усмехнулся.
— Ну в общем, — сказал он, — это не имеет принципиального значения. Как бы то ни было, последний из них жил здесь, в Париже.
— Не шутите? — выразил свое изумление Джек. — Кто он?
— Банкир, — ответил Уоткин. — Кажется, его звали Бернарден. Фамилии не помню.
Джек почувствовал, что может идти напролом, терять ему было все равно нечего.
— Гомелес? — спросил он.
Уоткин с изумлением уставился на него.
— Ведь я прав, не так ли? — воскликнул Данфи. Он повернулся к Клементине. — Вот видишь, я оказался прав.
— Откуда вам известно его имя? — выпалил Уоткин.
Данфи пожал плечами.
— Из Интернета. Я много работаю с Интернетом.
— И что с ним случилось? — спросила Клементина.
— С кем?
— С мистером Гомелесом, — сказала Клементина, и как только она произнесла это имя, с улицы донесся звук подъезжающей машины.
Уоткин подскочил, словно от звука выстрела. Отвернувшись от своих гостей, он начал поспешно сворачивать свитки.
— Кажется, его ранили на войне, — ответил он.
— На какой войне? — спросил Джек.
— В Испании. Он был добровольцем.
Клементина подошла к окну, отдернула занавеску и выглянула на улицу.
— Наверное, сейчас он очень стар, — сказала она.
Уоткин покачал головой и солгал:
— Полагаю, он уже умер. Он был очень болен. И не только из-за ранения. У него была… Как она называется? Pernicieuse anemie.
[94]