— Мне нужно немного поразмяться, — сказал Данфи и, встав, медленно прошел в заднюю часть салона, чувствуя, как дрожит под ногами пол. Остановившись у кухни, он подозвал стюардессу и изменил заказ.
— Думаю, мне лучше взять лингвини.
Стюардесса улыбнулась и кивнула.
Проходя из салона бизнес-класса в салон эконом-класса, Данфи обратил внимание на сигаретный дымок, поднимавшийся из задней части самолета, где группа людей прогуливалась у туалета. Оглянувшись, он заметил, что самолет отнюдь не набит пассажирами, как ему показалось поначалу. Публика летела весьма разношерстная. Здесь были мамаши с детьми, бизнесмены, студенты, туристы и арабы. Группа примерно из шестидесяти английских путешественников шумно развлекалась: они много пили и играли в карты. Примерно на трети из них были одинаковые красные кардиганы с чем-то вроде герба на груди. Протискиваясь мимо них по проходу, Данфи узнал, что летит одним рейсом с представителями «Священного ордена Утесника». Видя замешательство Джека, один из них оторвал взгляд от своих карт и улыбнулся.
— Игроки в гольф, — пояснил он.
Двигаясь дальше по проходу, Данфи остановился у запасного выхода, присел на колени и выглянул в маленькое окошко. Далеко-далеко внизу во всех направлениях простирались сверкающие океанские просторы, их лазурная поверхность была покрыта белыми крапинками пенистых волн и пересечена путями грузовых судов. Около минуты Джек созерцал панораму, пытаясь ответить на вопрос, сердится ли на него Клементина.
Потом встал, потянулся и отправился в обратный путь. Он уже почти дошел до небольшой занавески, что отделяет бизнес-класс от эконом-класса, как вдруг почувствовал на затылке чей-то взгляд. Обернулся, и его глаза встретились с глазами мужчины среднего возраста с волосами платинового цвета и плохой кожей.
Белокурый!
А вон там впереди, рядом с переборкой спит на своем сиденье Качок.
«Черт бы вас всех побрал!» — подумал Данфи. Он почувствовал, как в крови резко, подобно приливу, подскочило содержание адреналина, затем наступил спад, потом снова прилив.
Он не знал, что делать. Как они нашли его? И что теперь его и Клементину ожидает после приземления в Тенерифе? И тут, к своему полнейшему изумлению, Данфи обнаружил, что направляется к Белокурому.
— Здесь свободно? — спросил он и, не дожидаясь ответа, перешагнул через ноги шпика и опустился на сиденье рядом с ним. — Вы говорите по-английски? — продолжал Данфи попытки завязать разговор, поднимая подлокотник, разделявший их.
Мужчина кивнул. Сглотнул.
— Прекрасно, — произнес Джек, — так как очень важно, чтобы вы меня правильно поняли. Если вы мне не скажете правду, я сверну вашу мерзкую шею прямо здесь. Вы поняли? Шею! Le cou!
[59]
Мужчина начал испуганно оглядываться по сторонам, словно в поисках помощи, затем потянулся к ремню безопасности и попытался расстегнуть пряжку.
— Прекратите, пожалуйста, — проговорил он с тяжелым эльзасским акцентом. — Иначе я позову la hôtesse.
[60]
Отказавшись от дальнейших попыток отстегнуть пряжку ремня, он потянулся к кнопке вызова обслуживающего персонала, но застыл на полпути, как только левая рука Данфи вцепилась ему в яйца и… сильно надавила.
Глаза мужчины вылезли из орбит и грозили вообще лопнуть, когда Данфи надавил еще больше.
— Пожалуйста!
Данфи сдавил еще.
На сиденье напротив маленький мальчик потянул мать за рукав и указал на Данфи и Белокурого. Данфи улыбнулся ему так, словно всего лишь весело шутил со своим соседом. Наконец он ослабил хватку, и эльзасец с облегчением выдохнул.
— Как вы меня нашли? — спросил Данфи.
Белокурый зажмурился, затем замигал и затряс головой. Он глубоко вздохнул и сказал:
— Девушка.
— Какая девушка?
— Англичанка. Когда она приехала в Цюрих, я узнал ее по Джерси.
— Значит, вы следовали за мной…
— От Сент-Элье до Цюриха. Потом вы потеряли нас в отеле. Но… она приезжает туда, и мы следуем за ней. — Он произнес эту фразу, как некий упрек, словно критикуя способности Данфи.
— Я не знал, что вы видели ее на Джерси, — объяснил Данфи.
— Да. Мы видели ее. Ее трудно забыть.
— И…
— Мы последовали за ней до банка. Затем до аэропорта. Затем до Цуга.
— И Мадрида.
— Да, конечно, — ответил мужчина, расстегивая воротник рубашки. — До Мадрида.
— Ну и что теперь? — спросил Данфи.
Эльзасец пожал плечами.
— Я думаю, вам следует поговорить с Роджером. Потому что теперь… он вас убьет.
— Неужели? — риторически переспросил Данфи. — И он ждет меня на Тенерифе?
Когда собеседник не ответил, Данфи приготовился применить уже испытанный прием, но эльзасец поднял руки, словно пытаясь успокоить его.
— Не могу сказать. Понимаете, у него проблемы с полицией. В Кракове. Когда вы были в Сент-Элье, поляки отобрали у Роджера паспорт. Если бы не это, вы бы с ним встретились уже в Цюрихе, могу вам гарантировать.
— И что теперь?
На физиономии эльзасца возникла презрительная гримаса.
— Возможно, ему вернут паспорт.
Данфи положил руку на предплечье собеседника.
— Вы думаете?
Испуганное выражение скользнуло по лицу эльзасца.
— Да, я думаю, ему его уже вернули.
Данфи кивнул и заговорил очень тихо:
— Значит, вы скоро его увидите, что очень хорошо. Потому что я хочу, чтобы вы ему кое-что передали. Скажите ему, что я могу вернуть половину денег прямо сейчас. А остальные… немного позже. Но только в том случае, если его не будет на Тенерифе… Но если я его там увижу…
Он оставил фразу незаконченной, полагая, что так она произведет более устрашающее впечатление.
Эльзасец повернулся к нему, на физиономии выражение абсолютной невинности, в глазах смущение вперемешку со страхом.
— Да? — переспросил он. — Если вы увидите его на Тенерифе? И что мне ему сказать?
«Водишь меня за нос?» — подумал Данфи. Но ведь сделать пока ничего нельзя. По крайней мере не на самолете.
— Скажите, что это будет для него сюрпризом.
Он встал и отправился на свое место.
Путь от аэропорта «Рейна София» до Плайя де Лас-Америкас напоминал поездку по диораме, построенной бандитами с большой дороги в сотрудничестве с разгневанным богом вулканов. Вокруг был пустынный охристого цвета пейзаж из кактусов, камней и рудяка, разделенный, как казалось на первый взгляд, вечной транспортной пробкой. Примерно через сорок пять минут черепашьего продвижения по дороге пустыня уступила место городскому ландшафту Лас-Америкас — разрастающимся в разные стороны туристическим анклавом с обилием примитивных кабаков, шумных дискотек, лавок, торгующих майками и сувенирами. Градусник у Банко Сантандер показывал 36° по Цельсию.