Он никогда не забудет ее лица. Всякий раз, когда он закрывал глаза и пытался ни о чем не думать, ее образ всплывал перед глазами из полной темноты. Со временем он привык к этому, а коньяк придавал ему силы и веру в себя и в то, что призраки прошлого не причинят ему вреда. Но прошлой ночью она появилась снова и не исчезала, куда бы он ни посмотрел. Это ее невинное молодое личико с маленьким носиком и нежной кожей. Уголки губ опущены вниз, мокрые от слез щеки и красные глаза, распахнутые от отчаяния, когда она узнала, что после унижения и боли ей придется умереть. Ее рот, открывшийся в беззвучном крике…
Много раз он обдумывал события той ночи до тех пор, пока его не начало колотить. Теперь он сидел в кожаном кресле своего кабинета полностью одетый и грустно всматривался в предрассветный полумрак. Он ничего не мог сделать с собственным прошлым. Ничего изменить уже было нельзя. Она все еще жила, но только в нем. Она бы упрекала его до конца жизни. Единственное, что он мог сделать в тот момент, — не допустить, чтобы другие обстоятельства отравили его жизнь. И поэтому ему пришлось отдать свой земной долг тем, кто призвал его к этому. Это было единственное, что он мог сделать тогда.
Мэр вошел в отель и навел справки об исследователях у стойки регистрации. Он узнал, что они сняли не только три одноместных номера, но и дополнительную комнату под офис.
— Узнайте, в номере ли они, — приказал он служащей, — мне срочно нужно встретиться с ними.
Администратор проверила по компьютеру.
— Они еще не были на завтраке. Хотите, чтобы я соединила вас с номером, господин мэр?
— Да, пожалуйста! Лучше с тем французом.
Девушка протянула мэру трубку, и с другого конца провода послышались долгие гудки. Спустя минуту в трубке щелкнуло, и раздался мужской голос:
— Невро.
— Доброе утро, месье Невро. С вами говорит мэр Фавель. Мне нужно срочно с вами встретиться.
— Со мной лично? А в чем дело?
— Нет, с вами тремя. К сожалению, мне нужно обсудить с вами возможность вашей дальнейшей работы.
— Есть проблемы?
— Я у вас в фойе. Сейчас поднимусь.
— Нет! Мы сами спустимся. Давайте встретимся в Зеленом зале.
— Хорошо, — сказал мэр и повесил трубку.
— Доброе утро, месье мэр, — Питер протянул ему руку, — позвольте представить: Штефани Крюгер.
Они пожали друг другу руки, но мэр даже не улыбнулся.
— Вам нужно покинуть отель до конца этой недели.
— Но почему вдруг? — удивился Питер.
— Из Парижа к нам едет очень большая делегация. И отель должен быть полностью в их распоряжении.
— Но сейчас тут забронированы далеко не все номера! Вы уверены, что не сможете разместить этих господ без столь экстремальных мер?
— Думаете, я не рассматривал другие возможности?! — выражение лица мэра на корню пресекало любую попытку возражения.
— Вы сможете предоставить нам другое жилье? — поинтересовался Питер.
— Нет.
— Без размещения и офиса мы вряд ли сможем продолжить наши исследования!
— Я это понимаю, господин профессор. Да не волнуйтесь, месье Левазье сможет самостоятельно взять ситуацию под контроль.
— Хотите сказать, что вы просто вышныриваете нас отсюда?! — уточнил Патрик.
— Мне все равно, как вы это назовете, месье Невро. Самое главное, чтобы вы освободили отель до конца недели.
— Что за наглость! — вырвалось у Питера.
Но мэр проигнорировал последнюю реплику. Он повернулся спиной к исследователям и покинул помещение.
— Что за дерьмо! — выругался Патрик. — Этим наверняка мы обязаны тому лесничему.
— Странно, но на меня он произвел совсем иное впечатление. Не думаю, что он стал бы пользоваться столь грубыми методами, — вмешалась Штефани. — В конце концов, он просто хотел выведать, чем же мы занимаемся на самом деле.
— Мне тоже кажется, что Левазье тут не при чем, — согласился Питер. — И для меня загадка, с какой стати мэр начал беситься с жиру… Думаю, нам следует обсудить это с Элейн, причем немедленно.
— Тогда давайте поднимемся в бюро и позвоним ей, — предложила Штефани, — а потом я поделюсь с вами своей вчерашней находкой — я уверена, что вас это заинтересует.
— Согласен, — ответил Патрик, — у меня все равно аппетит пропал.
— Никаких проблем, профессор Лавелл, — голос их работодательницы звучал так же строго, как и тогда в Женеве, — я позабочусь обо всем. Спокойно продолжайте работу. Ваш первый отчет, присланный вчера показался мне многообещающим. Я надеюсь услышать вас в ближайшее время.
На этом телефонный разговор завершился.
Исследователи, сидевшие за большим столом для переговоров, невольно переглянулись. Патрик достал из пачки сигарету, а Штефани, не проронив ни слова, пододвинула ему пепельницу. Несмотря на появление Фавеля, у нее было хорошее настроение.
— Как все прошло в Канне? — спросила она спустя несколько минут.
— По сравнению с длительностью нашего визита, это была бессмысленная поездка, — ответил Питер. — Мы снова встретились с Рене Колладон и прямо заявили ей, что ее масонский орден, видимо, сильно изменился, поскольку они занимаются учением и разгадыванием загадок мистика Розенкрейца. Нам удалось внушить ей, что мы наткнулись на гробницу самого Христиана Розенкрейца, и она тут же предложила нам ответить на все интересующие нас вопросы. Но, увы, до этого дело не дошло.
— Сразу после этого у нас состоялся очень нелицеприятный разговор, — добавил Патрик, — после чего мы решили удалиться оттуда как можно скорее.
— Серьезно? — не поверила Штефани. — Вам что, угрожали?
— Это был какой-то странный тип, — пояснил Патрик. — Он так разозлился, когда мы показали ему символ! Он узнал его, даже сказал, как это называется — Кольцо Монсегюра — и заговорил как фанатик, после того как мы не сказали ему, откуда у нас этот рисунок. По-моему, он относится к какой-то секте со смешным названием. Рука чего-то.
— Велиала, — поправил Питер, — «Рука Велиала». Велиал — это древнееврейское имя демона, одно из многих средневековых имен дьявола, Сатаны.
— Вот проклятье! — воскликнул в сердцах Патрик. — Я же сказал — фанатик!
— Ну, это уже кое-что, — сказала Штефани, — теперь у нас по крайней мере есть название — Кольцо Монсегюра. Знаете, что это значит?
— Ни разу не слышал, — ответил Питер. — Знаю, что Монсегюр — это название развалин здесь, в Лангедоке.
— Неподалеку отсюда?
— Ну да. Должно быть, не очень далеко. Может, сто или сто пятьдесят километров.
— Откуда вы так хорошо знаете южную Францию?
Питер махнул рукой.