Взяв листок для заметок, я выписала первую строку псалма («Бог — наша сила и наш оплот»), группируя буквы по пять:
God is our refuge and strength Godis/ourre/fugea/ndstr/ength
Ниже я расписала получившиеся фрагменты в виде формул, обозначая обычные литеры буквой «х», а обведенные — буквой «у». Получилась бессмыслица. Решила сделать наоборот: принять за «х» обведенные, а необведенные — за «у». Дальше было просто: оставалось перевести кодировки в буквы, используя таблицу-ключ из Интернета.
Godis = yxxyx = T
ourre=xyxxx=I
fugea=xyxyy= M
ndstr = xyyxy = 0
Мы с Мэттью уже поняли, какой будет последняя буква, но все равно решили ее расшифровать.
ength = xyyxx = N
— «Тимон Афинский», — произнес Мэттью. — На странице псалмов с именем Шекспира. Под шифром Бэкона 1623 года.
«Тимон» — одна из тех пьес, которые мало кто читает в первую очередь — слишком много в ней горечи и черной желчи. Она рассказывает о человеке, раздавшем все свои деньги, чтобы осчастливить людей, а после возненавидевшем их за жадность. Так назывался один из участков Гренуилла.
— Теперь это наш участок, — тихо сказала миссис Хименес.
У меня вырвался саркастический смешок. Почти в конце пьесы Тимон, оставшись без крова и пищи, разрывает руками землю в поисках съедобных кореньев, а находит золото.
— Можете отвезти нас туда? — спросила я вслух.
Мистер Хименес с женой переглянулись, и что-то негласное пронеслось между ними. Он почесал подбородок, глядя на рассвет.
— Тут недалеко, a vuelo de pajaro — в одном полете ворона, но без крыльев нелегко будет добраться. Вы ездите верхом?
Мэттью кивнул. Он практически вырос при клубе поло.
— Более-менее, — ответила я.
— Мемо как-то возил туда сеньору Престон, — сказала миссис Хименес. — Она вам об этом рассказывала?
Я покачала головой.
— Хитрая была бестия, — добавил мистер Хименес. — Хотя по виду не скажешь. Нужно ей было позарез осмотреть все участки Гренуилла. Говорила — шахту ищет, а зачем — молчок. — Он пожал плечами. — Как я и предупреждал, никаких шахт она не нашла. Да и не скажешь, что там вообще что-то добывали. Так что, не передумали ехать?
Я помотала головой.
Мистер Хименес нахлобучил шляпу.
— Vamonos pues!
[49]
44
Мы помогли мистеру Хименесу оседлать трех мулов — от них, сказал он, в горах больше толку, чем от лошадей, да и жажду они лучше переносят. Потом их загрузили в фургон и поехали.
Прибыв к подножию гор, мы вывели мулов и подтянули подпруги — переход предстоял нелегкий. В тени скал еще лежал холодный предрассветный туман. Подгоняемые наступлением утра, мы затрусили по серебристой траве, которая сменилась темными зарослями мескита и кое-где — частоколами хилых кактусов. По обе стороны от тропы возвышались светло-серые скалы, и вскоре каменистый овраг, по дну которого мы ехали, превратился в ущелье с сухим песчаным дном, усеянным валунами. Уже через милю пути скалы стали отвесными, и только кое-где на них виднелись выступы, покрытые скудной растительностью.
Наконец мистер Хименес привел нас к обширной, поросшей травой чашеобразной впадине, верхний левый край которой был смят гигантским обвалом.
— Вот и «Тимон», — сказал он, спешиваясь.
И верно, ничто не указывало на то, что здесь велись разработки. На склонах впадины росли странные, почти мультяшные сорняки в виде пучков-конусов, воткнутых острием в землю. То тут, то там во множестве торчали маленькие темно-зеленые агавы с колючими, как дротики, листьями, фукьерии и юкки.
— Никого нет дома, — произнес мистер Хименес. — Никто здесь не живет, кроме орлов и пум, с тех пор как апачи ушли.
Из-за скал донесся резкий клекот. Высоко над головой кружила, поднимаясь на невидимых потоках, огромная птица — золотой орел. Небо было пронзительно-синим, хотя внизу, между скал, все еще спало, подернутое предрассветной дымкой. На наших глазах солнце выглянуло из-за края восточной гряды, и в ущелье жидким золотом влилось утро.
Раздался какой-то писк, и я увидела, как сверху к нам спорхнула стайка черных птиц в странном, дерганом полете. Писк повторился ближе. Прямо перед нами птицы свернули вправо и, мечась из стороны в сторону, скрылись у самой земли.
«Летучие мыши», — поняла я. И перед тем как исчезнуть, они не сбавили скорости: раз — и их нет.
Я повернулась к мистеру Хименесу:
— Где-то там есть пещеры.
— Шахт нет, — ответил он, — а пещеры есть, это точно. Когда едешь, заметить можно — копыта стучат гулко.
— А Атенаиде вы говорили?
Мистер Хименес пожал плечами:
— Она спрашивала только про шахты.
Я подошла к тому месту, где исчезли мыши. В земле обнаружилась вмятина, окаймленная молодой порослью мескита и пустынным кустарником. Раздвинув ветки, я увидела под ними дыру не шире моей головы. Из нее дохнуло влагой, плесенью и чем-то едким. Мэттью, заглянув мне через плечо, тут же скривил нос. Мистер Хименес рядом с ним приподнял шляпу и поскреб затылок.
— Ну что ж, вот вам и… То есть про пещеры я знал, только никогда входа не видел.
Я тоже. Правда, с этим как раз все было ясно.
— Теперь видите.
— Не очень-то через него влезешь, — заметил Мэттью. — Если только ты не мышь с крыльями.
— Это поправимо.
Мистер Хименес кивнул и, вернувшись к мулам, снял с седел лопату и пару ломов. Стоило только воткнуть лопату, как раздался сердитое шипение гремучника. Мистер Хименес едва успел меня оттащить — змея бросилась прямо мне на ноги. Пока мы приходили в себя, она выползла из норы и скрылась в кустах.
Я завороженно следила за гадиной. Еще чуть-чуть, и не миновать мне участи Клеопатры. Ночью сэр Генри пытался сделать из меня Полония, а в результате я убила его. Может, поделом было бы мне умереть случайной смертью, как египетской царице?
— Больше там их, часом, нет? — спросил Мэттью, содрогнувшись.
Мистер Хименес сплюнул.
— Сомневаюсь. Для зимовки поздновато. Мы ее потревожили, вот она и выползла. Если бы с ней сидел еще кто-то, уже бы заметили.
«Сама виновата», — подумала я. Раз собралась лезть неизвестно куда, придется быть чертовски осторожной, чтобы вернуться живой.
Почва вокруг дыры оказалась довольно рыхлой, однако работа все равно выдалась не из легких — разгребать камни и песок. Только через два часа нам удалось расширить дыру до такой степени, чтобы Мэттью мог пролезть внутрь. Ниже в скале виднелась не то расщелина, не то желоб. Мэттью покрутился на месте, осматриваясь, потом выбрался назад.