— Отыщите ее, — произнес он, комкая слова.
Неужели Атенаида и Мэттью погибли? Из груди у меня рвался вопль; пришлось зажать себе рот.
— Из выходов свободен только один — через него мы вошли, — произнес сэр Генри, слегка запыхавшись.
Если они успели добежать до двери, мне отсюда не выбраться.
Я кралась через трансепт, когда ощутила какое-то шевеление сбоку. Бен и сэр Генри остались позади… тогда кто же это? Мэттью или Атенаида? Я осторожно двинулась туда. За деревянной ширмой — ограждением часовни, устроенной в южной части средокрестия, стояла Атенаида. Я юркнула туда же. Мы, взявшись за руки, скорчились за нижним щитом. Если Бен и сэр Генри найдут нас, бежать будет уже некуда. Если не найдут, оставалась надежда — пусть слабая — досидеть до утра, когда люди потянутся в церковь.
И мы стали ждать: скорчившись, едва дыша и вслушиваясь в темноту. Где же Мэттью? Убит или истекает кровью на полу? В перекрестье раздались приглушенные шаги. Кто-то прошел мимо часовни и скрылся в проходе нефа.
Атенаида встала и потянула меня за собой. Она направилась в трансепт, а оттуда — назад к алтарю. Судя по ее уверенности, там было где спрятаться — может, за главным алтарем была ниша или же под ним. Мне вспомнилось, что в некоторых церквах там бывают ямы или потайные двери, ведущие в крипты.
В глубине нефа вспыхнул луч фонаря. Шаги быстро приближались. Мы бросились бежать. Внезапно, вместо того чтобы мчаться к алтарю, Атенаида дернула меня в сторону, к южной стене храма. Сразу за помостом для хора виднелась высокая дверь, которая когда-то вела в оссуарий. Его давным-давно упразднили, а дверь запечатали. Еще чуть-чуть — и нас прижмут к стенке. Я дернулась назад, но Атенаида не отпускала.
Шаги зазвучали совсем близко, в трансепте. Луч света обшарил алтарную нишу, но прошел в десяти — пятнадцати футах от нас. Мы прижались к южной стене — и дверь беззвучно распахнулась на щедро смазанных петлях.
Мы очутились снаружи.
Мэттью! Я повернула было обратно, но Атенаида закрыла дверь и повлекла меня прочь по церковному кладбищу. Петляя между надгробий и клочьев тумана, мы неслись на восток, за угол церкви. Добежав туда, я остановилась как вкопанная: шаг — и земля обрывалась. Мы очутились на берегу. Атенаида, впрочем, не останавливалась, а пошла вдоль реки, разгребая руками камыши.
Дверь церкви распахнулась, луч света ударил в темноту.
— Кэт! — лютовал в ночи Бен.
Я кинулась за Атенаидой и увидела впереди лодку — она покачивалась на воде, полускрытая камышом. Мы юркнули в нее и упали плашмя на дно.
Мэттью… Я старалась не думать о том, как он истекает кровью на каменном полу. Приехал меня вызволить, а сам… Меня затрясло, и я снова зажала себе рот, чтобы не разрыдаться.
Бен возмущался, разыскивая нас среди могил, пока не обошел церковь с другой стороны. Однако Атенаида не спешила отчаливать.
Минута — и у самого берега раздались тихие шаги. Кто-то остановился у зарослей камыша. Мы насторожились. Атенаида выставила пистолет.
— «Vero», — прошептал знакомый голос.
— «Nihil verius», — ответила Атенаида.
Камыш заскрипел, зашелестел, и в лодку соскользнул Мэттью. Опершись на мое плечо, он порывисто сжал его, пока Атенаида отвязывала чал, потом взял весло и начал грести против течения.
Мэттью вел лодку под берегом, который едва угадывался под нависающими деревьями и зарослями травы. Стук дождя по листве скрывал плеск весел и рябь кильватерной струи. Вскоре мы миновали парк и подошли к канатному парому. Там Мэттью быстро причалил, и мы выбрались в прибрежный ивняк.
Выше на улицу выехала машина. Поравнявшись с нами, — водитель распахнул двери. Не дожидаясь остановки, Атенаида нырнула на заднее сиденье. Я — за ней. Мэттью запрыгнул последним.
— В Ковентри, — сказала Атенаида. Водитель кивнул.
Я оглянулась: ни топота погони, ни машин. Деревья стояли, как прежде, безмолвно.
— Могила, — прошептала я. — Вот почему они отстали!
— Может быть, — ответила Атенаида, доставая из дверного отсека термос с кофе.
— Они же поднимут плиту! — Я извернулась, чтобы достать до дверной ручки. Атенаида тронула меня за колено.
— Пусть.
— Вы не понимаете! — сокрушалась я. — Они найдут документ, что оставила Офелия. А если он им не пригодится — уничтожат!
— Это вряд ли, — ответила Атенаида, наклоняясь к самому полу. Пошарив у себя под ногами, она вытащила маленькую шкатулку с инкрустацией и, улыбаясь, вручила мне. — Мы их опередили.
Интерлюдия
Август 1612 года
Шесть долгих лет она выжидала, и вот желанный миг был как никогда близок.
Чуть ранее, вечером, Генри, принц Уэльский, потчевал царственных родителей и весь двор в шатре из зеленых ветвей, построенном на вершине холма Вудстокского парка. Когда сквозь купол шатра стали проглядывать звезды, столы унесли, королевская чета удалилась, а молодые придворные затеяли на лужайке танцы.
Дамы взялись за руки; платья, усыпанные драгоценностями, искрились, кружевные воротники покачивались в такт музыке, словно крылышки фей, пока их обладательницы танцевали вокруг принца. Когда хоровод распался, на траве осталась перчатка — вещица необычайной красоты из светло-бежевой лайки, отороченной кружевами. Пальцы перчатки были удивительно тонкими и длинными, широкие отвороты сверкали золотым шитьем, жемчугами и рубинами.
Темноволосая женщина в зеленом платье напряженно следила за происходящим из тени деревьев. По ее указанию молодой человек — новичок, которому не терпелось отличиться, — бросился поднимать этот залог награды. Вдруг его рука застыла на полпути: он узнал монограмму, затейливое двойное «Г». Даме на миг показалось, что мужество ему откажет: в конце концов, перчатка принадлежала Франсес Говард, графине Эссекс, а с Говардами шутки плохи.
Не доверяя случаю, она заранее устроила так, чтобы юный джентльмен, едва представленный ко двору, услышал о связи принца с ветреной белокурой графиней. Теперь он воочию убедился, как жадно принц следит за ней взглядом.
Нет, чутье даму не подвело: юный джентльмен собрался с духом и поднял перчатку, но вместо того, чтобы вернуть ее владелице, снял шляпу и, потупившись, протянул принцу.
Музыка оборвалась. Слова повисли в воздухе. Несмотря на придворную выучку, джентльмен поднял глаза. Принц смотрел так презрительно, словно ему предложили грязь, собранную в хлеву. Потом высочайший взгляд оставил незадачливого придворного и остановился на графине. Та, зардевшись, присела в реверансе.
— Этого я брать не буду, — ответил принц, надменно морщась. — Ею уже кто-то пользовался. — И, развернувшись на каблуках, направился прочь из парка в сопровождении друзей, которые тут же бросились ему вдогонку.