Шифр Шекспира - читать онлайн книгу. Автор: Дженнифер Ли Кэррелл cтр.№ 12

Я прочла первые два слова:

— «Сонеты Шекспира».

— Я озаглавил бы ее «Автобиография в загадках», — заметил сэр Генри, — если бы кто спросил мое мнение.

Я перевела взгляд на титульный лист.

«Прежде не издавалась

Лондон

Т.Т. от Г. Элда

Права на продажу вверяются Уильяму Эспли

1609».

Я в потрясении оторвалась от страницы.

— Да ведь это первоиздание!

— Яковиаиское первоиздание, — поправил сэр Генри с лукавым блеском в глазах. — И, как многие скажут, magnum opus. Этакая мрачная притча: светлокудрый юный Друг, Смуглая Дама и Поэт. Поэтом, конечно же, был Шекспир, но кто такой Друг и как он попал в сети его темноволосой, жестокосердной госпожи — вот загадка. — Голос сэра Генри стих до шепота; казалось, весь дом обратился в слух, чтобы внимать ему. — Почему Поэт просил юношу завести детей — и почему тот отказывался? — Он тряхнул головой. — Сколько любви, ревности и упреков в этих сонетах — и чем глубже, тем звучней тема рока, мифической обреченности. А когда узнаешь, что все — правда, читаешь и не можешь оторваться.

В камине треснуло полено, развеяв наваждение.

— Не обошлось и без пафосной грусти по увядающей примадонне, — подытожил сэр Генри в приступе самоиронии. — Интересно, Роз тоже пыталась тебя приобщить к вечным ценностям?

Я чуть не поперхнулась коньяком.

— Чтобы я вышла замуж и наплодила таких же конопатых девчонок?

Сэр Генри подался вперед:

— Чтобы ты завела кого-нибудь и продлила себя, возродилась для вечной юности. Об этом-то и говорится в первой строфе — как победить время через собственных детей. — Он забрал у меня книгу и принялся перебирать страницы. — Где же… Вот: шестнадцатый сонет. Уже тоскливо, а прибавь второй стих — просто слезы вон. — Он зашелестел книгой и остановился, вглядываясь в другие строки и качая головой. — Что за человек мог настрочить «Ромео и Джульетту», избегая признаний в любви собственной даме? До того избегая, чтобы в защиту от какого-то соперника-льстеца сказать только «читай мои книги»?

Так пусть же книга говорит с тобой.

Пускай она, безмолвный мой ходатай,

Идет к тебе с признаньем и мольбой

И справедливой требует расплаты. [10]

Его голос звенел в пустоте, пока надрыв не сделался невыносимым, а затем мало-помалу сошел в тишину, оставив в душе осадок сомнения. Значит, брошь оказалась подарком, не более. Я задержала взгляд на перевернутой карточке, лежавшей между нами на столе.

— Вот она — трагедия, втиснутая в рамки сонета, — изрек сэр Генри. — Всего двадцать три стихотворения, а уже кризис…

Коньяк обжег мне горло.

— Что вы сказали?

— Про кризис жанра?

— Нет. Про число.

— Двадцать три. Вот. — Он протянул книгу. Я взяла ее трясущимися руками, чувствуя, как меня то бросает в холод, то обдает жаром.

— Дело не в строках, — медленно проговорила я, — как бы чудны они ни были. Дело в цифрах. В номерах сонетов.

— Шестнадцатом и двадцать третьем?

Я глубоко вздохнула.

— Видите ее подпись — здесь, внизу? — Я перевернула перед ним карточку вверх ногами и указала на постскриптум. Он нахмурился, вслед за мной увидев незамеченное ранее: неразборчивые каракули, которые мы поначалу определили как «p» и «s», превратились во вполне явственные «а» и «d».

— A.D., — прочитал сэр Генри вслух. — Anno Domini. «От Рождества Христова». Только я все еще не понимаю, куда это нас выводит.

— В прошлое, — кратко ответила я. — Представьте числа в виде даты.

— Тысяча шестьсот двадцать третий… И что? Мы попадаем в шестой… нет, седьмой год после смерти Шекспира. Мы ведь еще о нем говорим?

— О его magnum opus яковианской эпохи, — кивнула я. — Наиважнейшем труде. Книге книг, содержащей все прочие. Датированной тысяча шестьсот двадцать третьим.

— Бог мой! — воскликнул сэр Генри. — Первое фолио!

Мы посмотрели друг на друга. Так называлось первое собрание сочинений Шекспира, опубликованное после его смерти старыми друзьями и актерам и соратниками. Для них оно было ценнее мраморных монументов, хотя стоило многих денег, трудов и времени. Наконец из-под типографского пресса вышло прекрасное творение, дерзнувшее возвысить автора из пошлости и дурновкусия лицедейства до вечных поэтических истин. А для врагов Шекспира — тех, что всю жизнь обращались с ним как с выскочкой, недостойным подбирать крохи с их стола, — оно было ответной пощечиной.

— Согласен, как мотив и повод к убийству годится, — ответил сэр Генри. — Фолио — одна из ценнейших и обожаемых книг во всем мире. Ты в курсе, что один старый, потрепанный, покоробившийся экземпляр недавно пошел с молотка за сто шестьдесят тысяч фунтов? — Он озадаченно покачал головой. — Когда «Сотби» выставил на аукцион хорошо сохранившийся подлинник, тот ушел за пять миллионов долларов. Сэр Пол Гетти хвалился, что потратил на свой шесть. Только подумай: книга, которая стоит в десять раз больше, чем лондонский особняк. Без обид, Кэт, но если Роз нашла первое фолио, почему она сразу не побежала в «Сотби» или «Кристи» и не обменяла книгу на тихую жизнь где-нибудь в Провансе? Зачем ей понадобилось идти к тебе?

— Не знаю, — ответила я, пробираясь сквозь нагромождение мыслей. — Вдруг она отыскала не новый том, а что-то внутри его, между строк? Хотела со мной посоветоваться.

— Посоветоваться? С тобой?

Не будь речь о Роз, можно было бы оскорбиться. Она славилась поистине энциклопедическими познаниями в том, как пьесы и поэмы Шекспира прокладывали себе путь во времени и пространстве, как его строфы проникали в речь конгрессменов США, вдохновляли русских композиторов и даже демагогов-нацистов. Благодаря Роз мир узнал, что Шекспир одинаково прижился как на подмостках театра кабуки, так и у костров африканских кочевников. Ее последняя книга — для которой и я поначалу собирала материал — живописала шекспиропоклонничество на Диком Западе, среди полуграмотных ковбоев и старателей, шлюх и даже индейцев. С ее мнением считались ученые, искусствоведы, театральные компании всего света.

А она искала меня.

«Мне нужна помощь, Кэт, — сказала Роз. — Твоя помощь». Как и в прошлый раз, я находила только одно объяснение, и выражалось оно длинным словом «диссертация». Свою я так и не закончила, но всю исследовательскую часть успела подготовить. Взяла за образец работу Роз, только в отличие от нее вылавливала из прошлого более неприглядные факты.

— Оккультный Шекспир. То есть потаенный, а не колдовской, — добавила я, по привычке предваряя возмущение. — Вот единственная область, в которой я разбираюсь глубже Роз. Долгая и путаная история попыток разглядеть в его работах запретные истины. Предполагается, что большая их часть сокрыта в первом фолио.