С силой запущенная книга ударила де Вриза в голову и отбросила его к стене. Из правого уха потекла кровь, волна холодного ужаса, поднявшаяся откуда-то из желудка, вызвала попутный испуг, что он не удержится и обмочится прямо в брюки. Слышавший теперь только одним ухом де Вриз вжался в кресло, стараясь не обращать внимания на шок и на боль, чтобы полностью сосредоточиться лишь на выборе правильной линии поведения. Он мог бы объяснить, что копия, тайно снятая им с программы Ладлоу, сослужит Маккалуму такую же службу, как и сам дневник. Он мог бы заверить Маккалума, что в течение двух недель он получит доступ в квартиру Ладлоу и вскроет сейф за духовкой, в котором спрятан недосягаемый пока что документ. Но ни один вариант не был признан им годным. Любая из этих уверток, похоже, была равносильна самоубийству.
Де Вриз сделал шаг в единственно возможную сторону.
— Я был не прав, введя вас в заблуждение, — сказал он.
Маккалум кивнул:
— Этому нет оправдания. И это никогда больше не повторится.
Еще один кивок головой.
— А теперь выкладывайте-ка все, что мне надо знать, — произнес Маккалум.
Де Вриз так и поступил. Обстоятельно и предельно правдиво изложив все свои мысли, все известные ему факты, касающиеся Сабби, Гила, Ладлоу и дневника, а также с готовностью рассекретив собственный план поисков парного свитка.
— Нет ли еще чего-нибудь, о чем вы хотели бы мне сообщить? — спросил Маккалум.
Де Вриз решил было еще раз принести извинения, но затем придумал кое-что получше. Он покачал головой.
— Один вопрос, — добавил Маккалум, поднимаясь с кресла, чтобы уйти. — Надежна ли ваша Сабби? Стоит ли мне беспокоиться о ней в этом плане? С ее непростой биографией, о которой я только что получил представление, и в свете недавней кончины Ладлоу не примется ли она подбивать своего нового американского приятеля на какую-нибудь дурацкую авантюру?
— Она, может, и подумывает о чем-нибудь этаком, — признал де Вриз, — но только не с ним. Он просто обезьяна с кокосом.
Будучи приглашенным Маккалумом в прошлом году в Кению на охоту, де Вриз стал свидетелем, как местные жители отлавливают обезьян с помощью глиняных горшков и кокосов. В горшок с достаточно узким горлышком пропихивают (впритирку) подходящих размеров орех и эти ловушки привязывают к ветвям деревьев. Любопытная обезьяна просовывает в такой сосуд свою лапку и хватает кокос, а потом обнаруживает, что отверстие слишком мало, чтобы позволить ей извлечь добычу.
Во время путешествия де Вриз и Маккалум не раз видели мающихся возле горшков обезьян, ни за что не желавших расстаться с орехом. Так они и сидели, пока их не грузили на лодки. Тех же, за кем не являлись, ожидала голодная смерть.
— Американец вцепился в добычу и, как жадная обезьяна, уже не отпустит ее, чем бы ему это ни грозило.
— Вы думаете? — спросил Маккалум. — А я все прикидываю, не грохнет ли он горшок оземь и не сбежит ли с трофеем?
— Нет причин для волнений, — уверенно заявил де Вриз. — Эта маленькая мартышка никуда не денется.
ГЛАВА 24
Позднее в тот же день
Аэропорт Бен Гурион, Тель-Авив
— Сначала несколько необходимых вещей. Отдай мне свой сотовый, — потребовала Сабби.
— Зачем? Он же не работает за пределами Штатов.
— Ты так к нему привязан?
— В нем все номера телефонов, — заупрямился Гил.
— Переживешь.
— Надеюсь, — съязвил он.
Он с трудом поспевал за ней.
— Послушай, на деле было бы лучше, если бы ты хоть на секунду притормозила и объяснила свои странные действия.
Сабби вздохнула, закатила глаза и пошла медленней.
— Ты, может, и не сумеешь воспользоваться здесь своим сотовым, но в нем есть глобальный определитель твоего местоположения, верно?
— И что?
— Тебе когда-нибудь приходило в голову, что это работает в двух направлениях? — спросила она. — Это все равно что иметь в мозгах маленький имплантированный чип. Каждый, у кого достаточно денег, может в любое время узнать, где ты есть.
— Кому какое до этого дело?
Она протянула свободную руку.
— Дай мне свою кредитку.
— Зачем?
— У тебя и впрямь проблемы с доверием? — спросила она.
— Да, когда я несусь черт знает куда, оказывая содействие вооруженной красотке, которая отобрала у меня мой сотовый, заставила меня устроить переполох во всемирно известном музее, а теперь требует мою кредитку… да, полагаю, у меня есть проблемы.
Она остановилась и уставилась на него.
— Послушай, я скажу тебе это еще один раз, и, надеюсь, последний. Это не шутки. Теперь мы играем с большими мальчиками, и ставки в этой игре гораздо выше, чем ты можешь вообразить. Речь тут не просто о поисках свитка, парного манускрипту третьей пещеры. Похоже, мы вышли на что-то много более ценное, чем чей-то отчет о жизни и смерти Иисуса.
Сказанного уже было достаточно, чтобы нагнать на него страху, а ее каменный взгляд мог вообще сшибить с ног.
— Эти люди уже убили троих… нет, четверых, если считать супругу Ладлоу Сару, еще даже толком не зная, о чем идет речь в дневнике. Можешь себе представить, на что они пойдут, если пронюхают, что теперь нам известно.
Если бы Гил не отдавал себе отчета, как легко она возбудима, он, возможно, и вправду перепугался бы. Она была невероятно красива и весьма убедительна, но также еще являлась и параноиком. Заподозрила связь между смертями двух музейных сотрудников (суицид и уличный криминал), имевшими место за несколько месяцев до трагической гибели Ладлоу, которую она тоже к ним приплела. Не важно, что полиция ничего такого не усмотрела. Полицейские ведь, по ее словам, слепы, их ничто не интересует, кроме политики.
Она сочла (вероятно, по вскользь брошенному профессором отзыву) Натана Маккалума каким-то монстром, опасным, всесильным, в то время как Гил не мог не заметить, что это имя большими округлыми буквами начертано в фойе на стене — рядом с именами других благотворителей, поддерживающих музей. Очевидно, музейная администрация вовсе не считала его человеком, представляющим хоть какую-нибудь угрозу.
Ее теорию заговора уже подпитывал целый список подозреваемых, который все пополнялся. Господи помилуй, она заподозрила даже Джорджа!
«Почему бы не внести в этот список и того маленького странного человечка, который сейчас выносит мусор? Раз уж мы охвачены всепоглощающей паранойей, то нам следует быть последовательными».
Судя по тому немногому, что помнил Гил из учебника психиатрии, все это являлось классическим примером посттравматического синдрома. Наверняка порожденного изнасилованием. С другой стороны, с ней единственной тут было не скучно, и если он не хочет якшаться с де Вризом (а он по ряду причин этого не хотел), то лучше пусть все идет как идет. В конце концов ее теория заговора развалится, и она воочию убедится, как глупы были сами мысли о ней. По крайней мере, он крепко на это надеялся.