В наушниках послышался голос пользователя САД412. Он начал рассказывать о такфире — анафеме, которой предают лицемерных мусульман.
Я открыл свою домашнюю страничку в «Йеху» и стал загружать адресные файлы Абу Сейфа в виртуальный портфель. Затем я изучил профили всех посетителей чата. Тигровый Глаз носила хиджаб, чадру и искала мужа. Рабаллаха оказался студентом из Миннесоты. САД412 «был недоступен». Дружок не указал своего имени, но в профиле нашелся его адрес — Испания, Гранада. Уже это показалось мне странным — совпадение со словом на чехле для ножа. Я кликнул меню «Пуск» на панели Windows и запустил «Поиск», запросив все файлы со словом «Гранада».
Сняв один наушник, я прислушался: дети Абу Сейфа бегали по лестнице, а одна из жен шумела на кухне. Но я был уверен, что они нас не побеспокоят. Их учили ничего не видеть и быть невидимыми. В дом пришел странный человек, и Абу Сейф наверняка рассказал им о моем визите, когда вышел приготовить чай.
На мониторе высветилась маленькая иконка в виде двигающейся по часовой стрелке лупы вокруг иконки, изображавшей страницу. Она все крутилась и крутилась. Я слышал, как САД412 провозглашал власть арабов над кяфирами, то есть неверными. Лупа по-прежнему крутилась. На мониторе появилось сообщение: «По вашему запросу ничего не найдено».
Я напечатал «Гранада». Лупа снова закрутилась. Опять ничего.
Кто-то постучал в дверь. Я снял наушник, чтобы было лучше слышно. В дверь стучала маленькая рука. Детская. Стук не прекращался. «Баба?» Я слышал голос ребенка. «Баба?» На двери нет замка. Если она откроется, то ребенок с порога увидит мертвого отца и меня. Мной овладела паника, и я выдернул наушники из гнезда. Комната наполнилась голосом САД412, вещавшим о лицемерных правителях Аравии. Маленькая девочка перестала стучать. Услышав человеческие голоса, она удалилась.
Почти все файлы в «Моих документах» были на арабском. Я скачал все, созданные первого августа, на свою домашнюю страничку, чтобы иметь к ним доступ, где и когда бы они мне ни понадобились.
Кожа Абу Сейфа побледнела, даже под бородой. Черные выпученные глаза стали мутными, как вощеная бумага.
— Добро пожаловать в рай, — сказал я и вытащил нож у него из шеи. Затем вытер кровь о его халат, засунул лезвие под ножку стола и дернул вверх — лезвие треснуло. Из ножа получится хорошая отвертка. Я снял корпус компьютера, обнажив его внутренности.
* * *
— Ресторан «Джамп-старт», лучшие гамбургеры в Канзасе, чем могу помочь? — Голос Бетси перебивал стук тарелок. Время ленча уже окончилось, и вскоре ее смена тоже должна была подойти к концу.
— Привет, милая, — сказал я, стараясь не называть ее по имени и надеясь, что она не назовет мое.
— Привет. Как дела, солнышко?
Я рассмеялся. «Моя девчонка», — подумал я. Однажды она призналась, что считает нас больше чем просто любовниками, даже больше чем мужем и женой. «Мы — сообщники», — поделилась она со мной своим наблюдением. Я никогда этого не забуду, потому что это было точно подмечено.
— У меня все хорошо. Все замечательно, — поспешил успокоить ее я. — Клиенты платят по счетам?
Первый чек из конторы Гриффина уже должен был прийти. Это немного успокоило бы Бетси. Она всегда переживала из-за денег, и у нее были на то основания: частенько мы едва сводили концы с концами.
— Пока все хорошо, — сообщила Бетси.
— Рад слышать, а то эти типы могут посадить на голодный паек. Думаю, что лучше сразу обналичить чек и спрятать деньги в каком-нибудь надежном месте. Там, где их нельзя найти.
— Дельный совет, — согласилась Бетси. — Я могу для тебя что-нибудь сделать?
— Я хотел бы заказать у тебя столик для большой вечеринки в честь моего дня рождения.
— На какое число?
— Второе февраля, — сказал я. На самом деле день рождения у меня другого числа. — День сурка. К тому времени мне уже будет ясно, кончилась ли зима.
Я слышал, как упала и разбилась тарелка.
— О Господи! — вздохнула Бетси. — Ты планируешь все заранее. Но это еще так не скоро. Четыре с половиной месяца.
— Мне нужно многое сделать. Слишком многое. И я должен это сделать.
— И никто, кроме тебя, не справится с этим?
— Никто.
— Значит, тебе придется работать совсем одному.
— Совсем одному, — подтвердил я. — И мне будет очень одиноко.
Гриффин едва дышал, когда мы встретились с ним на тропинке и вместе побежали вдоль берега продолговатого мелкого озера в глубине Гайд-парка в центре Лондона. Он даже не поздоровался со мной. Гриффин пытался сохранить темп и полностью сосредоточился на этом.
— Тебе крышка, — проронил он наконец. — Ты убил не того человека.
— Ты так думаешь?
— Так считают британцы. Он был одним из их людей.
— Ни хрена.
— Нет, был.
— Он использовал их, — попытался я объяснить. — Использовал. — Я стал набирать темп, и надо было постараться дышать как можно глубже и поменьше говорить. — Они знают обо мне?
— Никто не увидел в этом связи… кроме меня.
— Тогда никаких проблем.
— Все кончено.
— Все только начинается. — Я ускорил темп. — Пять. Шесть. Их еще больше, таких, как он.
— Нет.
— Ты меня увольняешь?
— Отправляю тебя домой.
Несколько сотен ярдов мы бежали молча, миновали небольшой тоннель под дорогой и устремились вверх к огромному фонтану и пруду. Солнце уже взошло, и в парке стали попадаться люди.
— Что тебе сказали британцы? — спросил я.
— Убийство с целью ограбления. Это же Илинг.
— А жесткий диск?
— Они его забрали.
— Нет, дружище, вот — твой. Если, конечно, ты хочешь.
Мы находились на небольшой лужайке, в центре которой красовался каменный монумент, отдаленно напоминавший миниатюрный памятник Вашингтону. Отсюда все хорошо просматривалось, поблизости никого не было. Я, сделав рывок, добежал до памятника и остановился около него с таким видом, словно только что пересек финишную прямую. Гриффин остановился примерно в пяти шагах от меня.
— Ты вынул жесткий диск из компьютера?
Я кивнул:
— Считай, он твой.
Гриффин рассмеялся.
— Господи! — звенел его голос. — Господи! Все-таки справедливость существует.
Я тоже засмеялся.
— Когда речь зашла о нем, — сказал Гриффин, — англичане ничего не сказали. Но…
— Но?..
— Если серьезно, то тебе пора домой.
— Ты думаешь?
— Просто знаю.