У меня стучало в голове. Я глубоко вздохнула.
— Это был Мерлин Минг.
Я повернулась и увидела, что рядом с кроватью в кресле сидит Джесси.
— Мерфи — это тот, который прыгнул с причала. Патрульная служба гавани его не нашла. Ушла также яхта Тоби. — Он потер глаза. — Мне неприятно рассказывать тебе об этом.
По тому, как выглядела его одежда и как он неуклюже сгорбился в кресле, можно было понять, что он пробыл здесь бо́льшую часть ночи. За спиной у него лежала пара подушек, а ноги были подняты на сиденье инвалидной коляски.
— А Мерлин?
— Он умер от потери крови в результате огнестрельного ранения.
Я была в шоке. Я вдруг осознала, что Джесси оказался здесь только в результате какого-то провидения. Черное крыло и рассеченное небо пронзили мое сознание так остро, что я почувствовала физическую боль.
Джесси выпрямился.
— И в новостях сказали неправильно. Это не убийство.
— Не убийство? — Я посмотрела на экран, на котором опять показывали полосу крови. — Неужели ты хочешь сказать мне, что это было самоубийство?
Мне не понравилось выражение лица Джесси, которое появилось после того, как я задала этот вопрос. Он поставил ноги на пол. Протянул руку и опустил боковое ограждение кровати.
— Нет. — Он подвинулся, чтобы быть ближе. — Это убийство при смягчающих вину обстоятельствах. Его застрелил Марк.
Моя голова снова упала на подушку. Вспомнилась стрельба, которую открыл Марк, приближаясь на свадебной машине.
— Они его не арестовали, да?
— Нет, но он находится в полицейском управлении и отвечает на вопросы, — сказал Джесси и, словно желая успокоить меня, добавил: — С ним Лавонн.
Он был само благородство. Именно так. Я закрыла глаза.
— С Марком все будет в порядке, — продолжал Джесси. — Окружной прокурор, конечно, поиздевается над ним, но у Марка был повод. Самый лучший повод, какой только может быть.
— Мерфи. — У меня пересохло в горле. — Он сказал, что дело еще не кончено. И теперь…
— Твою палату охраняет полицейский. Родригес убедила управление полиции Санта-Барбары в необходимости такой меры.
Нервы у меня опять начали расходиться. Снова появилась резь в глазах. Я едва удержалась, чтобы не заплакать.
— Все хорошо. — Он положил свою руку на одеяло рядом с моей. — Тоби находится в бегах, а Мерфи, надо полагать, утонул.
— Ты веришь в это?
— Тоби исчез и больше не появлялся. Он будет арестован, как только у него закончится запас марихуаны и любимых пирожков «Орео» и он посетит какой-нибудь порт, чтобы пополнить запасы.
— Но Мерфи…
Джесси никогда ничего не скрывал от меня, говоря горькую правду.
— Я не знаю.
Я через силу сделала глубокий вдох и пристально посмотрела на Джесси. Он казался крайне утомленным, говорил спокойным голосом, но с каким-то раздражающим надрывом, подобно затишью перед бурей. Я никак не могла заставить себя начать с ним разговор, в котором мы оба весьма нуждались.
— Как это тебе удалось убедить сестер пустить тебя в палату на ночь?
— Джорджия знает меня. С тех пор, когда я сам здесь лежал.
Как он спокойно об этом сказал! «Когда я сам здесь лежал» — это подразумевало слишком серьезные травмы, разбитый таз, открытые переломы обеих ног и повреждение позвоночника. Когда его привезли сюда в тот вечер, санитар чуть ли не сидел на нем верхом, зажимая рану, чтобы не дать ему умереть от потери крови. Ему предстояли многочисленные операции, недели пребывания в отделении интенсивной терапии, после чего последовало пребывание в Центре реабилитации.
В сравнении с ним я почувствовала себя какой-то изнеженной девочкой.
Джесси перенес больше, чем можно было себе представить, но я никогда не слышала от него жалоб. Я должна выйти отсюда сегодня утром. И уже была на грани того, чтобы заплакать, но попыталась изобразить на лице гримасу безразличия и приглушить рыдания. Однако справиться с этой задачей не смогла.
Я закрыла глаза здоровой рукой. Джесси выключил телевизор и снял мою руку с глаз, не оставив мне иного выбора, кроме как смотреть ему прямо в глаза.
— Вчера мы потерпели поражение, — сказал он. — Одна неудача повлекла за собой другую, пока не случилось самое страшное.
— Хотелось бы вчерашний день вообще вычеркнуть из памяти.
— Нам это не удастся.
Желание заплакать все более нарастало. Его рука лежала на моей. Я прилагала все силы для того, чтобы не понести какую-нибудь чепуху. Джесси выдержал мой пристальный взгляд и сказал:
— И для того чтобы справиться с воспоминаниями о том, что случилось вчера, тебе потребуются все твои душевные силы. В течение еще долгого времени тебе придется превозмогать и страх, и гнев.
Я глубоко дышала.
— Скажи мне, что я должен сделать. Тебе хочется, чтобы я ушел?
— Нет. — Я взяла его за руку. — Бог мой, нет.
Я поняла по глазам Джесси, что он почувствовал какое-то облегчение.
Он держал меня за руку.
— В таком случае мне хотелось бы забрать тебя отсюда и подлечить. Все остальное подождет до тех пор, пока ты не почувствуешь себя готовой к такому разговору.
— Тебе нет необходимости обращаться со мной как с ребенком.
— Эван, ты ухаживала за мной. Так позволь мне поухаживать за тобой.
Я сжала его руку. Душевная усталость, печаль и отчужденность, отразившиеся на его лице, все еще сдерживали меня.
— Нам нужно поговорить, — сказала я.
— Я знаю.
— Ты сердишься на меня?
— Я нахожусь в такой ярости, что меня нельзя догнать, даже если мчаться со скоростью света. Но эта ярость тебя не касается, она направлена на людей, которые совершили с тобой такое.
Он отпустил мою руку, потянулся к коляске и сел в нее.
— Давай узнаем, когда ты сможешь покинуть больницу. — Потом он нажал кнопку вызова сестры и взял свой сотовый. — Я позвоню Ники и узнаю, может ли она принести тебе свежее белье.
— Сделай одолжение.
Он отвлекался, находя себе какое-нибудь занятие. Работа, тренировка, плавание, шум и движение — вот где он прятался от депрессии. И сейчас я была довольна этим.
А может, и нет. Пришла сестра, и через открывшуюся дверь я увидела рядом с палатой полицейского. Сестра улыбнулась, мы поговорили, она похлопала Джесси по плечу и спросила меня, не хочу ли я позавтракать. Как это ни странно, но мне хотелось есть. Она поспешно вышла, а Джесси переговорил с Ники по телефону.
— Она скоро приедет, — сообщил он мне.