В сомнении я даже потерла лоб.
— Я даже не подумала, что это он. Ни на секунду.
— Ты говорила, тот человек казался больным.
— Да, но ведь Йоргенсен, пока я на него работала, успел вывалить на меня весь спектр непристойностей, вплоть до ультрафиолетовых. Надо же: я не только совершенно забыла этого человека, но еще и стекло вместе с ним выбила…
Вспомнив его лихорадочно горевшие глаза, я подумала о заболеваниях, способных так повлиять на внешность. Рак или СПИД…
— Здесь что-то не так, — сказала я.
— Возможно, он бы с тобой согласился — вот так умереть, и все?
Я укоризненно взглянула на Джесси.
— Эв, прости. Я знаю, ты пыталась ему помочь.
Я понимала, он жалел меня, а вовсе не покойного доктора. Джесси отличался до крайности прагматичным отношением к такой внезапной смерти: так уж бывает. Но до сих пор не знала, откуда в его суждениях такая резкость.
— В поведении Йоргенсена нет никакого смысла.
Этого человека всегда интересовало одно — деньги. Зарабатывая на очередной «порше», он пропускал пациентов через операционную так же, как бифштексы прогоняют через мясорубку. И о нем никогда не говорили как о верующем или близком к политике.
— Каким образом он собирался помешать службе «Оставшихся»?
— Не знаю.
Не имел такой информации и репортер, сочинивший заметку в газете. Там не было ничего, кроме цитат из больничных или полицейских записей. Надеясь отыскать комментарий на сайте «Оставшихся», я включила компьютер и, налив Джесси кофе, присела за стол. Веб-сайт понемногу загружался.
Обновление на сайте! Гомосексуалист умер при попытке надругательства.
Вчера умер гомик, попытавшийся нарушить святость «Оставшихся». Его неистовство было остановлено храбростью прихожан, и, после того как попытка сорвалась, нападавший бежал прочь. Пытаясь ускользнуть от возмущенных христиан, он врезался головой в грузовик.
А чего он ждал?
«…Если города Содом и Гоморру, осудив на истребление, превратил в пепел, показав пример будущим нечестивцам».
— Сюрприз: они обсуждают жертву, — сказал Джесси.
— Да, словно так и надо.
Мы переглянулись.
— Странно, верно?
Было очевидно, что смерть Йоргенсена обрадовала «Оставшихся». Но почему Шенил и Пит уделили этому так много внимания? К тому же новость обеспокоила их настолько, что это спровоцировало перепалку в доме Табиты. Кстати, они, по-видимому, завладели ее домом.
Эта странность не давала покоя весь остаток дня. Я работала в городской библиотеке и постоянно отвлекалась то на одно, то на другое. Тревогу вызывали даже монеты, одна за другой падавшие в копировальный аппарат. Наконец я покинула заполненный юристами читальный зал и направилась в здание редакции «Ньюс пресс» на площадь Де-ла-Гуерра.
Там я спросила, где найти Салли Шимаду — репортера, подписавшего заметку насчет смерти Йоргенсена. Остро нуждаясь в информации, я надеялась либо получить то, что искала, либо постараться склонить журналистку разобраться в сути события.
Шимада вошла в холл широким атлетическим шагом. Молодая девушка с энтузиазмом активной общественницы. Наверное, белой водолазкой и юбкой в клетку она хотела придать себе какой-то лоск. Черные, падавшие густой волной волосы и лицо с угловатыми чертами, скорее резкими, чем привлекательными. Пожатие руки оказалось крепким.
— У меня есть новости, возможно, вас интересующие. Относительно инцидента с Нейлом Йоргенсеном, — сказала я.
— Заявление «Оставшихся» о его гомосексуальных наклонностях?
— Нет, совсем иной ракурс. Свидетельства очевидца.
— Чьи?
— Мои.
Лицо журналистки засветилось от радостного возбуждения. Просто «Мисс Калифорния». Этой девочке никогда не выиграть в покер. Она быстро проговорила:
— Давайте с самого начала.
Наша беседа шла под запись. Среди редакционного гула я сидела за столом Шимады, описывая службу в церкви «Оставшихся», и старалась передать возникшую у меня тревогу и зловещее ощущение. И наконец дошла до момента, когда Исайя Пэкстон и Курт Смоллек поволокли меня на выход и как в церковь ворвался Йоргенсен.
Салли слушала очень внимательно. Перегнувшись через стол, она смотрела на меня, не мигая, колючими и проницательными глазами. Я замолчала, и пауза продолжалась довольно долго.
— В ту же секунду Йоргенсен начал кричать, — сказала я.
Шимада расставила руки шире.
— Кричать?
Я замолчала. Как и большинство репортеров, Шимада должна была заполнить паузу.
— Он сказал что-то особенное? Назвал ли он имена? — спросила она.
— Например?
— Мэл Калаян.
Я не понимала, о ком речь, и журналистка повторила еще раз:
— Мэл Калаян, доктор медицины. Убит прошлым летом. Гомосексуалист. Его похороны также пикетировали «Оставшиеся».
Наконец я вспомнила, что читала об этом деле.
— Нет, Йоргенсен не называл Калаяна. А что, должен был?
— Они были партнерами по клинике. Калаяна убили при налете на их офис в июле минувшего года. Говорили, он застал какого-то парня за кражей наркотиков. И еще: у Калаяна была связь с Йоргенсеном.
Я не могла скрыть изумления.
— Это ни для кого не секрет. Они и сами не скрывали, отчасти даже бравировали этим. Одевались у Ральфа Лорена и вместе покупали недвижимость.
Я задумалась.
— Считаете, Йоргенсена доконала тоска?
— У меня есть объяснение. Он умер потому, что смог наконец противостоять «Оставшимся». Довольно трагично.
Могу поспорить, Салли уже прикидывала контуры очередной статьи. Наверняка со всем необходимым пафосом и соблюдая политкорректность. Я решила сыграть еще одну карту:
— Сколько оставалось жить Йоргенсену? Ну, если бы его не сбила машина.
Да, покер стал бы для Шимады настоящим фиаско. Откинувшись на стуле, она раскрыла рот от изумления.
Я спросила:
— Что, в больнице вам ничего не сказали?
Салли беспомощно захлопала глазами. У журналистки был такой вид, словно она оказалась на людях в юбке, случайно прихваченной колготками. Я поняла, что Шимада вообще не разговаривала с медперсоналом. Статья была написана непосредственно по тексту больничного пресс-релиза.
— Что сказали парамедики? Какие есть сведения из его офиса? Вообще кто-нибудь упоминал о болезни Йоргенсена?
Замешательство журналистки стало явным. Наконец она спросила:
— А чем он болел?