Я глянул одним глазком в окно.
От пристройки осталось пустое место. Зеленые клочки фибергласа падали на землю, как опавшие листья, и разлетались по всему двору. Можно было подумать, что работает мощный ветродув.
В соседнем окне промелькнула голова подростка, направлявшегося туда, где минуту назад стояла пристройка. Если бы он удосужился заглянуть в окно, то запросто мог бы увидеть меня.
Ему навстречу вышли из дома двое.
У одного, юноши лет восемнадцати, в руках был автомат Калашникова.
Второй был отталкивающего вида мужчина средних лет в бейсболке и летных очках. Невысокий, обросший плотным жирком, который частенько демонстрируют драчуны в питейных заведениях и о котором не ведают студенты мединститута. Он был вооружен вроде как бензопилой, только с пулеметом Гэтлинга вместо лезвия. И эта игрушка вся дымилась. Ничего подобного мне видеть еще не приходилось.
[62]
Эти двое и подросток расшвыривали ботинками валяющиеся на земле обломки. Потом мужчина наткнулся на пролом в боковой стене дома.
— МЫ ИХ НЕ ГРОХНУЛИ, — проорал он.
Тут-то до меня и дошло, что все трое не пользовались берушами.
Стало ясно, что сейчас они подойдут к дому, и нам придется стрелять.
— Надо стрелять, — подал голос Скинфлик, стоя на коленях.
В кои-то веки он был прав. Приняв тактическое решение, я скомандовал:
— Ты берешь на себя толстого. Я убираю ребят.
Через мгновение оконное стекло разлетелось вдребезги. Это мы открыли огонь.
Распределяя роли, я рассуждал так: я стреляю сыновьям по ногам — в идеале ниже колена, — а в толстяка папашу даже Скинфлик не промахнется.
Проблема в том, что я несколько раз промазал. Попасть в ногу не так-то просто. Я расстрелял чуть не всю обойму, прежде чем ранил в лодыжку старшего и размозжил голень младшему.
А тем временем Скинфлик, использовав всю обойму, своего подопечного даже не зацепил. И Карчер развернул пулемет в нашу сторону.
Едва я успел свалить Скинфлика на пол, как в очередной раз грохнуло. Куски стены испарялись на глазах. Так в каком-нибудь фантастическом фильме путешествующий во времени герой изменяет что-то в будущем, а при этом предметы испаряются в настоящем.
Известковое облако сделало видимость нулевой. О том, куда делся Скинфлик, можно было только гадать. Наступили те самые мгновения, которые длятся как целая вечность. Я отполз подальше, за груду битых кирпичей. Когда я попытался откашляться, я понял, что себя почти не слышу.
В какой-то момент гуляющий по дому ноябрьский ветер расчистил белую пелену. От фасадной и торцовой стен мало что осталось. В потолке зияли дыры, через которые проглядывала спальня на втором этаже и трубы, из которых вода стекала по разрушенной стене. Просматривалось пространство до самой передней, где от картины с Иисусом и контрольной панели за ней практически ничего не осталось.
У подножия раскуроченной лестницы стоял Карчер-старший, а на полу перед ним валялся Скинфлик.
Он все еще держал в руках автомат, но по положению затвора было видно, что в рожке у него пусто.
— ХРЕНОВОЕ У ТЕБЯ ПОЛОЖЕНИЕ, СЫНОК! — заорал Карчер.
Похоже, слух возвращался к нему медленнее, чем ко мне.
— Я ТЕБЯ РАЗДЕЛАЮ, КАК СВИНУЮ ТУШУ, А КУСКИ ЗАСУНУ В ТВОЮ МЕРЗКУЮ ПАСТЬ.
Эту шушеру, воспитанную на «Крестном отце», хлебом не корми, только дай порисоваться.
Очевидно, Карчер до сих пор не осознал, что нас двое.
Я не спеша поднялся на ноги и всадил ему пулю точнехонько в лоб.
Об остальном вы прочли в газетах. А могли даже видеть реконструкцию эпизодов по кабельному каналу «Реальные преступления».
Старший сын Карчера, Кори, которого я ранил в лодыжку, умер от потери крови. Младшему, Рэнди, я наложил кровеостанавливающий жгут. Он скорее всего выжил бы, но, пока я ходил за нашей машиной, Скинфлик прострелил ему голову. Добро пожаловать в мафию, Адам Локано.
Когда мы загружали трупы в багажник, с лужайки перед домом за нами наблюдали те самые две женщины, что до поры до времени оставались на кухне. Старшая подвывала, стоя на коленях, младшая молча смотрела.
В ту же ночь трупы были расчленены и уложены в детские гробы патологоанатомом в одном бруклинском морге, который таким образом вернул мафии некий должок, после чего шесть гробиков навечно упокоились в «Земле горшечника».
[63]
Перед нашим уходом я постарался разыскать приснопамятных украинских девушек. Одну я нашел на дыбе в карчеровском «офисе» и не сумел привести в чувство. Я бы ее увез, будь я уверен, что мы сможем оказать ей медицинскую помощь раньше, чем это сделают копы.
[64]
Еще одна полуживая девушка сидела на цепи в комнате старшего сынка. А в сарае, тоже в цепях, я обнаружил два трупа.
Остальные содержались в подвале. С таким зловонием я никогда не сталкивался, ну разве что в мединституте.
По дороге мы остановились возле телефонной будки, где я встречался с парнишкой-посыльным. Я позвонил в полицию и сказал, куда им ехать и чего ожидать. Локано мы позвонили по сотовому. Избавившись от трех трупов, мы приехали домой и первым делом приняли душ. Скинфлик сразу напился и накурился, а я отправился к Магдалине.
После перестрелки мы со Скинфликом двух слов друг другу не сказали. И не только из-за полученного стресса. Мы оба понимали: его решение пристрелить четырнадцатилетнего подростка положило конец нашей дружбе.
А спустя две недели меня арестовали за убийство двух жен Леса Карчера.
ГЛАВА 17
Операционная сестра протягивает мне скальпель с крошечной головкой. Я легко провожу им сверху вниз, по вертикальной линии, нарисованной на животе Скилланте. Брюшная полость вместе с йодистым квадратом расходится примерно на дюйм. Какое-то мгновение, пока разрез не заполняется кровью, жировые стенки кажутся ломтями прессованного творога. Я возвращаю скальпель. Сегодня он уже не понадобится. Скальпели отлично режут, но остановить кровь им не под силу.
— Зажим, — командует Френдли.