Джиро выпятил губы:
— Ты должен сказать мне. Я слышал о вашем разговоре с Испланески.
Я отвел взгляд. Талита, сидя на пони, напевала: «Я люблю моего пони, я люблю моего пони…», а пони в это время тупыми зубами щипал шелковую зеленую траву, пофыркивая и мотая головой. Внезапный страх уже испарился из их голов. Я перевел взгляд на Джиро.
— Почему вы всегда в курсе чужих дел, хотя при разговорах взрослых вы никогда не присутствуете?
Джиро продолжал тупо смотреть на меня. Тогда я пожал плечами, стараясь отделаться от разочарования и досады.
— Иногда я злюсь, потому что окружающие меня здесь люди ничего не понимают. Это самый худший вид твердолобых, потому что они думают, что знают все, на самом деле не зная ничего. Мало того, они и не хотят знать. Иногда я просто не могу сдержаться, чтобы не сказать что-либо.
— Я тоже. — Джиро взглянул на меня, и в глазах его я увидел еще кого-то, спрятанного, запертого внутри, в самом сердце Джиро. Я коснулся мыслью этого другого, спрятавшегося ребенка. «Иногда я просто не могу сдержаться…» — услышал я молчаливый ответ.
Я вспомнил, что рассказывала Ласуль… Вспомнил, что отчим Джиро — Харон. И легонько тронул мальчика за плечо.
— Понимаю, — сказал я.
Он улыбнулся, немного неуверенно.
— Мама говорит, что ты хороший человек, потому что Харон здорово ненавидит тебя.
Я заставил себя засмеяться. Затем, помолчав с минуту, пока с полдюжины разномастных мыслей не уравновесили друг друга в моей голове, я спросил:
— А где твоя мама?
— В Хрустальном дворце, с Хароном. — У Джиро дернулось веко. — Тетушка сказала, что «Харон» — это имя какого-то лодочника из древней легенды. Он перевозил мертвецов в ад. — Я засмеялся снова. — Когда-нибудь я подарю ему пса с тремя головами.
— Я хочу посмотреть собачку с тремя головами! — крикнула Талита, с трудом сползая с седла.
— Сейчас-то у меня нет ее, ты, амазонка, — сказал Джиро. — А где твоя мама?
Я удивленно воззрился на Джиро.
— Умерла.
Лицо Джиро болезненно сморщилось.
— А где твой отец?
— Не знаю.
— Где мой папа, я тоже не знаю… — Джиро схватил Талиту за руку и потянул к себе, насильно удерживая ее. Талита извивалась, пытаясь высвободиться. — Как ты думаешь, если чего-то очень сильно захотеть, это исполнится? — Я неопределенно покачал головой, глядя на медленно текущий водный поток. — Не давай ничему случиться с тетушкой.
Я кивнул.
— Я хочу летать, — Талита ухватилась за крылья.
— Ты слишком маленькая. — Джиро отпустил Талиту и оттолкнул ее, чтобы освободиться от своей сбруи — крыльев и ремней. — Вот, возьми, попробуй. — Он протянул крылья мне. — Там есть специальные подъемники, и тебе не надо даже махать руками.
Я посмотрел в небо. Желудок и голова у меня поменялись местами лишь от одной мысли о полете.
— Нет, спасибо.
Джиро пожал плечами и небрежно бросил ремни и крылья на землю.
— Ну ладно, тогда давай займемся чем-нибудь другим.
Я вздрогнул:
— Господи, да ты сломаешь их.
— Тетушка подарит другие, — беззаботно ответил Джиро, стаскивая костюм и шлем.
Талита бродила по краю луга, срывая пурпурные и белые цветы и напевая что-то. Я сел под деревом, оперся о толстый шершавый ствол, вдыхая сладкие запахи цветов и нагретой солнцем земли. Пони, похрапывая, пасся рядом.
— Хочешь, устроим скачки? У нас есть еще лошади… — передо мной стоял Джиро, уже переодетый в ярко-красную тунику и брюки.
— Я не умею ездить верхом.
— Мы можем покататься на глиссере…
— Тоже не умею.
Я почувствовал, как зуд досады и разочарования распространялся в его мозгу.
— Тогда мы можем поплавать. — Джиро махнул в сторону реки. — Это легко.
— Я не умею плавать.
— Ты не знаешь, как можно повеселиться?..
Мальчик стоял передо мной, руки в боки, и хмурился.
— Полагаю, что нет. — Я опустил глаза.
— Ну а я знаю.
Сбросив одежду, Джиро побежал к реке, нырнул и поплыл, разгребая воду сильными легкими движениями, точно вода для него, как для рыбы, была родной стихией. Я сидел под деревом и слышал похожее на отдаленный притворный смех эхо его мыслей, ощущения воды и движения.
— Вот! — Букет покрытых комками земли цветов появился перед моим носом, сквозь стебли и листья виднелась радостная физиономия Талиты. — Это тебе. Почему ты не плаваешь, как Джиро?
— Не могу. — Я неловко взял цветы, выронив несколько штук.
Она подняла их и сунула мне в руку.
— Тебе. А эти — для мамы, тетушки и моего пони… — Показав на другой букет, она бережно положила его на землю. — Пусть полежит здесь, — строго сказала Талита, точно она была взрослая, а я — четырехлетний малыш, — а мы можем спуститься к воде, как Джиро. Я помогу тебе. — Она разжала мою ладонь, положила цветы рядом с остальными и стала тянуть меня за руку.
— Думаю, что ты тоже можешь искупаться, — вставая, предложил я.
— Ой нет, — затрясла головой Талита. — Мне всего четыре. Когда я вырасту и мне будет целых пять, я смогу плавать. Может быть, когда тебе исполнится пять, ты сможешь плавать тоже.
— Да, может быть.
Мы спустились к реке. Примерно на метр от топкого илистого берега вода была прозрачная. Под водой были видны гладкие камни и маленькие, стрелками мечущиеся рыбки. Дальше, на глубине, вода темнела, превращаясь в коричневато-серую; а еще дальше водная гладь теряла свой цвет, отражая зелено-голубое небо. Талита зашла по колени в воду, брызгаясь и пронзительно визжа, распугивая рыбок, которые крошечными молниями метнулись у нее из-под ног. Я медленно стащил ботинки, закатал штанины и вошел в воду. Освежающий холодок пробрался под кожу. Но холод, похоже, не беспокоил ни Талиту, ни Джиро. Сжав зубы, я позволил Талите тащить меня за собой, чувствуя, как, хлюпая, подается под ногами мягкое дно. Водный поток, обтекая меня, ласково лизал мне ноги. Я не был уверен, что это мне нравится. Я остановился, когда вода зашлепала по коленкам.
Джиро заорал и замахал руками, Талита радостно завизжала и плюхнулась в воду. Фонтаном разлетелись брызги. Солнце приятно грело спину, воздух был сладок, мое отражение в водяном мерцающем зеркале говорило о том, что я улыбаюсь… и что день и вправду принадлежит мне. Внезапно меня захлестнула волна паники; у меня перехватило дыхание. Вор.
Тяжело дыша, я выбрался из реки и сел на берегу, пытаясь отделить себя пространством от какого-то неясного чувства, больше имевшего отношение ко мне, наблюдающему за играющими в речке детьми с берега, чем ко мне, ощущающему нежные прикосновения водной прохлады или хлюпающий под ногами ил… Чувство, которое я испытал, впервые попав в высящийся на скале замок Та Мингов, — чувство, что я не имею права быть здесь и даже не имею права знать, что подобные места существуют на белом свете.