— Порочное? В каком смысле?
— То, чего боятся все христиане, Малачи, древнего врага рода человеческого — Пана, Диониса, сатану. Полузверя-получеловека. Биформу.
— Я говорил тебе, чтобы ты никогда не приходил сюда, Бенджамин. Не надо приходить сюда и рассказывать мне всю эту чепуху. А теперь убирайся, пока я не пустил в дело топор.
Возможно, чтобы показать серьезность своих намерений, Малачи действительно поднял топор, потому что Бенджамин отшатнулся от двери. Анджелина слышала, как он натолкнулся на бочку, слышала шаги, затем стук закрываемой двери и тяжелое, яростное дыхание Малачи в гостиной. Она подскочила к окну, прижалась лицом к стеклу и увидела голову уходящего человека. Луна клонилась к горизонту, но света вполне хватало для того, чтобы увидеть проглядывающий сквозь редеющие волосы бледный кружок кожи. На мужчине были темно-зеленый пиджак и резиновые сапоги, он возбужденно двигал руками — вверх-вниз. Он дважды повернулся на триста шестьдесят градусов, словно не знал, что делать — то ли постучать еще раз, то ли убежать. Затем мужчина остановился.
Всего в нескольких метрах от него, за изгородью, лежала свинья. Анджелина не заметила ее раньше, но по странному наклону головы Бенджамина поняла, что это одна из жертв Малачи, еще не приведенная в порядок после воскресного изгнания духов. Она не имела представления, каким именно орудием отец ее убил, но он явно разрезал животное на части. А внутренности просто разбросал вокруг, поскольку сейчас они валялись повсюду, постепенно приобретая темно-красный цвет.
Бенджамин застыл в полной неподвижности, тяжело дыша, плечи его то поднимались, то опускались. Он сделал несколько шагов вперед, поднес руку к губам и смотрел на свинью сквозь тучу вьющихся над нею мошек. Отгоняя мух, он что-то пробормотал, потом быстро сложил руки и яростно зашептал молитву, устремив взор к небесам. Она попыталась взглянуть на животное глазами Бенджамина и пришла к выводу, что его раны напоминают работу демона — разодранный на части труп Фауста. Асунсьон как-то читала ей «Фауста», сидя на краю кровати, — читала шепотом, так как это было тайной, а в обществе Малачи они никогда не упоминали дьявола.
Сзади внезапно открылась входная дверь, и из дома вышел Малачи. Бенджамин резко обернулся, на его лице был написан страх.
— Малачи, что это? Что за мерзость живет на Куа… — Он замолк. Малачи стоял в метре от двери, подняв над головой сверкающий в лунном свете топор. — Малачи, — запинаясь, бормотал он, страшно побледнев. — Малачи, я тебя умоляю — что с тобой случилось? Кто склонил тебя к сговору?
— Убирайся прочь от моего дома. — Малачи сделал шаг вперед. — Ты меня слышишь? Убирайся и больше сюда не приходи.
Бенджамин посмотрел на топор, потом снова на свинью и осторожно поднял руки.
— Я ухожу, — пятясь, пробормотал он. — Я ухожу. Но я тебя умоляю, Малачи, — может, ты и отвернулся от Бога, но еще не поздно. Тот, который сбросил с небес распутного дракона, не забыл о тебе, и Он…
— Убирайся! — Малачи сделал еще один шаг, поднял топор чуть выше, и тогда Бенджамин повернулся и, спотыкаясь, направился к ущелью. Малачи, не двигаясь с места, молча смотрел в ту сторону, где исчез Бенджамин. Топор дрожал в его руках.
Анджелина прижалась к стене, обхватив голову руками, вспоминая слова Бенджамина: мерзость — Пан, Дионис, сатана. Те же самые слова Малачи использовал во время ежемесячных ритуалов. Что-то уперлось ей под ребра — что-то твердое, чего она не могла выплюнуть или проглотить. Впервые в жизни она подумала о том, что Малачи, возможно, прав.
* * *
— После этого они еще не раз приходили. — Она сидела с каменным лицом и пристально смотрела на мигающий огонек записывающего устройства.
Я этого не запомнил, но сейчас понимаю, что в последние полчаса она, должно быть, плакала, так как глаза у нее стали красными и припухшими, а руку она прижимала к носу, чтобы из него не текло.
— Я… в общем, я нашла дерево, откуда можно было за ними наблюдать. Они вели себя, словно туристы.
— Туристы? — Я все еще представлял себе тот момент, когда Сьюзен Гаррик уронила металлическую миску. Ее грохот по-прежнему стоял у меня в ушах. — Они пытались тебя увидеть?
— Они даже приносили с собой фотокамеры. Это было до того, как папа установил изгородь. Бенджамин — он вернулся и окропил святой водой дно ущелья. — Она вдруг замолчала и некоторое время о чем-то думала, ее тусклые карие глаза двигались из стороны в сторону, словно она видела все это снова. — А та девочка, с которой вы приходили, — она пыталась меня поймать. Вырыла яму в земле…
— С которой я приходил?
— Да, — ровным голосом сказала она. — Разве вы не помните? «Малачи, старый тупица! Покажи нам свой фальшивый хвост!»
Я уставился на нее не мигая. Соверен! Я вспомнил, как крался вдоль изгороди, отчаянно пытаясь сфотографировать Анджелину в траве. Теперь меня что-то кольнуло в сердце — жалость, стыд или еще что-то в этом роде.
— Они хотели тебя убить. У них были такие планы.
Она пожала плечами, словно для нее это была не новость, и снова принялась грызть ноготь. Пальто ее распахнулось, и я увидел, что она еще худее, чем показалось мне раньше, что она прямо-таки истощена. Лекси говорила, что у нее такой вид, будто она сидит на наркотиках.
— Когда люди прочтут то, что вы обо мне напишете, — спросила она, кивнув в сторону диктофона, — ну, в газетах, они все еще будут меня бояться?
— Нет, — ответил я. — Вовсе нет. — Я нажал на «паузу» и проверил, сколько длилась наша беседа. Сорок минут. — Но пока этого не будет. Я не собираюсь обращаться с этим в газеты. До тех пор, пока его не найдут.
Некоторое время мы сидели молча, глядя друг другу в глаза. А потом, словно одновременно подумав об одном и том же, повернулись и посмотрели в окно. Шторы все еще были раздвинуты, оранжевый огонь уличных фонарей дрожал так, будто собирался вот-вот погаснуть.
— Как ты думаешь, Анджелина? — пробормотал я. — Думаешь, он собирается покончить с собой?
Она не обернулась, не отвела глаз от улицы.
— Да, — сказала она. — Он покончит с собой. Но вы правы. Думаю, сначала он сделает кое-что еще.
11
В тот вечер, поднявшись наверх и начав раздеваться в сырой спальне, я заметил, что Лекси не спит. Она лежала, положив руку под голову и натянув пуховое одеяло до самого подбородка, и смотрела на меня с понимающим видом. Я замер, наполовину расстегнув свитер.
— Ты не спала.
— Ты здорово нашумел, когда вошел.
— А тебе не хотелось спуститься? Посмотреть, как у нас идут дела?
— Не хотелось вам мешать.
Я снял с себя джинсы и свитер. Их было некуда вешать, и инстинкт подсказывал мне, что нужно надеть их снова и в таком виде лечь в постель. Однако Лекси молча наблюдала за мной, и я послушно сложил их на полу и забрался в постель.