В комнате были закрыты жалюзи, в ней было прохладно и полутемно. Премьер-министр сидел за своим большим столом и казался совсем маленьким по сравнению с огромным портретом лидера сионистов Теодора Герцля, висевшим на стене за его спиной. Шамрон много раз бывал в этой комнате, и однако же его пульс всегда убыстрялся. Для Шамрона эта комната являлась окончанием удивительного пути, символом восстановления господства евреев на земле Израиля, рождения и смерти, войны и холокоста… Шамрон, как и премьер-министр, играл руководящую роль в этой эпопее. Оба они смотрели на Израиль как на свое государство, их детище, и ревностно охраняли страну от всех – арабов, евреев или неверных, – кто пытался ослабить или уничтожить ее.
Премьер-министр, не произнеся ни слова, кивком указал Шамрону на стул. У него была маленькая голова и очень широкая талия, и он выглядел как осколок вулканической породы. Его руки с короткими пальцами лежали на столе; пухлые щеки мешками свисали над воротничком рубашки.
– Насколько худо дело, Ари?
– К концу дня картина станет яснее, – произнес Шамрон. – Определенно могу сказать одно. Это будет записано как один из худших актов терроризма, когда-либо совершенный против нашего государства, если не самый худший.
– Сколько погибших?
– Все еще не ясно.
– А послы?
– Официально они считаются без вести пропавшими.
– А неофициально?
– Думается, что они мертвы.
– Оба?
Шамрон кивнул.
– Как и их заместители.
– А сколько обнаружено трупов?
– По сообщениям итальянцев, погибло двенадцать человек из полицейского персонала и охраны. В данный момент министерство иностранных дел подтвердило, что убито двадцать два человека, а также тринадцать членов семей, живших в комплексе. Восемнадцать человек считаются пропавшими без вести.
– Значит, пятьдесят два убитых?
– По крайней мере. Судя по всему, среди них несколько посетителей, стоявших у входа в посольство.
– А как насчет резидентуры?
Шамрон повторил то, что узнал от Льва. Познер жив. Опасаются, что трое сотрудников резидентуры погибли.
– Кто это сделал?
– Лев не пришел… к…
– Я спрашиваю не Льва.
– Список потенциальных подозреваемых, к сожалению, длинный. Все, что я мог бы сейчас сказать, относится к предположениям, а в данный момент предположения никакой пользы нам не принесут.
– Почему именно в Риме?
– Трудно сказать, – произнес Шамрон. – Наверное, подвернулась такая возможность. Может быть, они заметили какую-то слабину, прореху в нашей броне и решили этим воспользоваться.
– Но вы в это не верите?
– Нет, господин премьер-министр.
– А не могло это иметь какое-то отношение к той истории в Ватикане, что произошла несколько лет назад, – истории с Аллоном?
– Я сомневаюсь. Пока что все свидетельствует о том, что это было совершено арабами, террористами-смертниками.
– Я хочу выступить с заявлением после того, как соберется Вараш.
– Я полагаю, это будет мудро.
– И я хочу, чтобы ты написал для меня это заявление.
– Как вам будет угодно.
– Тебе, Ари, ведомы потери. Как и мне. Так что вложи в это заявление душу. Открой кран и выпусти польскую боль, которая всегда с тобой. Сегодня страна будет плакать. И пусть плачет. Но заверь людей, что те звери, которые это совершили, понесут наказание.
– Понесут, господин премьер-министр.
Шамрон поднялся.
– Кто же это сделал, Ари?
– Мы об этом скоро узнаем.
– Я хочу его голову, – со злостью произнес премьер-министр. – Я хочу видеть его голову на палке.
– И вы ее получите.
Сорок восемь часов пройдут, прежде чем появится первый прорыв в выяснении случившегося, и произойдет это не в Риме, а в промышленном городе на севере – в Милане. Команды государственной полиции и карабинеры, действуя по подсказке информатора, тунисского иммигранта, явились в pensione
[4]
в рабочем квартале на севере города, где, как было сообщено, скрывались двое из четырех нападавших, оставшиеся в живых. Этих людей там не оказалось, и судя по тому, в каком состоянии находилась комната, они спешно бежали оттуда. Полиция нашла там пару чемоданов, набитых одеждой, и с полдюжины мобильных телефонов, вместе с фальшивыми паспортами и украденными кредитными карточками. Самым любопытным предметом, однако, оказался компакт-диск, зашитый в подкладку одной из сумок. Итальянские исследователи в национальной криминальной лаборатории в Риме установили, что на диске записаны какие-то данные, но не смогли проникнуть в сложный код. Со временем после длительного обсуждения решено было обратиться за помощью к израильтянам.
Таким образом Шимон Познер получил вызов из штаба итальянской Службы разведки и обеспечения безопасности демократии. Он прибыл в десять часов вечера с минутами и был немедленно проведен в кабинет заместителя начальника по имени Мартино Беллано. Они были на редкость разными: Беллано – высокий, стройный, одетый так, точно он только что сошел со страниц итальянского модного журнала; Познер – маленький и мускулистый, с волосами, похожими на стальную стружку, и в мятом спортивном пиджаке. «Груда вчерашнего грязного белья» – так описал бы Беллано Познера после встречи, а впоследствии, когда все было окончено и стало ясно, что Познер вел себя далеко не честно, Беллано, отзываясь об израильтянине, обычно говорил: «Этот кошерный Шейлок во взятом напрокат блейзере».
Однако в тот первый вечер Беллано был необычайно внимателен к своему посетителю. Познер не был из тех, кто вызывает сочувствие у посторонних, но когда его провели в кабинет Беллано, глаза его говорили о непомерной усталости и глубокой вине за то, что он из выживших. Беллано несколько минут потратил, чтобы выразить свое «глубокое огорчение» по поводу взрыва, затем перешел к тому, зачем он вызвал Познера так поздно ночью, – к компьютерному диску. Он торжественно положил его на стол и щелчком наманикюренного указательного пальца подтолкнул к Познеру. Познер спокойно взял диск, хотя позже признался Шамрону, что сердце у него так и колотилось в груди.
– Мы не сумели взломать замок, – сказал Беллано. – Может, вам больше повезет.
– Мы постараемся, – скромно сказал Познер.
– Вы, конечно, поделитесь с нами всем, что сумеете найти.
– Можете не сомневаться, – сказал Познер, пряча диск в карман пиджака.
Еще минут десять прошло, прежде чем Беллано счел нужным закончить встречу. Познер стоически сидел в своем кресле, держась за ручки точно в припадке от переизбытка никотина. Те, кто видел, как он шел по широченному главному коридору, обратили внимание на его неспешную походку. Лишь когда он вышел из помещения и стал спускаться по лестнице, в его походке появился намек на скорость.