Вопроса Сара не ждала, упоминаний о своем прошлом — тоже. Еще больше тревожило то, как Тиг смотрел на нее: что-то такое таилось за его взглядом.
— Нет, почему же, по-моему, оценка справедливая.
— Хорошо. — Тиг поставил чашку на блюдечко. — Сложность в том, что для нас как и когда никогда значения не имели. Поймите меня правильно. Нами движет исключительно практический интерес. Полагаю, с этим мы все можем согласиться. Но он не может быть нашим средоточием. — Глядя на Седжвика, он продолжил: — Меня действительно не интересует, что у Лэрри на уме, а его — что у меня. Я уверен: когда мы достигнем определенной точки, он осуществит все, что ему нужно осуществить, для того, чтобы мы смогли двигаться вперед. — Тиг перевел взгляд на Сару. — За пределами этого наши жизни сводит воедино только зачем. И это с некоторыми незначительными вариациями верно для всех нас троих.
Тиг поджидал подходящий момент, чтобы наставить Сару в том, как действует Эйзенрейх. В отличие от своих коллег он счел лишним поражать воображение ссылками на великие теории или на собственные героические свершения. Из всей троицы он был тем, кто надежнее всех прятал свои карты. Более того, получалось, что он проверяет ее. Дважды во время ужина обрывал Седжвика, чтобы дать ей возможность поглубже раскрыть детали ее отношений с Эйзенрейхом. Оба раза Сара отделывалась малозначимыми фразами, памятуя о желании держаться подальше от всяческих деталей. Только сейчас она наконец-то поняла, до чего же умно он выбрал момент для своих замечаний, чтобы разговор по-прежнему сохранял тематическую сосредоточенность на абстрактном. Он явно не желал, чтобы к обсуждениям привлекались факты.
— Я не уверен, что выразил бы понятие «зачем» в подобных толкованиях, — подал голос Вотапек, — но согласен с тем, что нас связывает именно поиск постоянства. — Он не хотел позволять Тигу говорить от имени всех троих. Сара понимала: будь ситуация обратной, более именитый из троицы сидел бы молча: его «я», его чувство самости достаточно защищено, чтобы избегать столь явных перегибов. Сара ощутила тревогу: она не ожидала такой силы в Эйзенрейховой основе. — Порядок означает установление границ, чтобы вдохновить людей, особенно молодых, на испытание своих возможностей. Это, естественно, требует определенной структуры, дисциплины, небольшой прополки, избавления от сорняков. Не всякий наделен возможностями, которые я имею в виду. — Притязания Седжвика уступили место евгенике Вотапека.
— Короче говоря, нам придется избавиться от сдерживающих факторов, старых общественных институтов и бросить все в водоворот: чтобы сливки оказались наверху. Великим немытым не останется ничего другого, как осознать, кто их естественные вожди. — Вотапек поднял чашку, глаза его на мгновение сошлись на заплескавшемся в ней кофе. — Только лучшие способны правильно выбрать время для хаоса, те, кому по плечу обуздать его мощь и повести непросвещенных к новым горизонтам. Остальные же… — он покачал головой, — учите их идти следом. Дайте им игрушки для забавы: зависть, ненависть, мелочность. Потом создайте для них подконтрольные поля сражений: нетерпимость, фанатизм, страх, нечто в этом духе. Сосредоточьте их энергию на общей для всех ненависти — и вы получите удовлетворенную, управляемую массу. Общественные институты всего лишь побочный продукт. Могут невинные пострадать, но такова цена. Это, а также подходящая техника позволит вам управлять массой людей очень и очень легко. Держите их в занятости, и всякий день будет полон истинных новшеств. — Вотапек поставил чашку и всем телом подался к Саре. — Держитесь старых установлений, и у вас не получится ничего лучшего, как громоздить памятники собственной ограниченности, поскольку как раз это и выражают общественные институты да установления — наше чувство допустимых границ. И тогда, стоит все же появиться подлинно замечательному, мы тут же душим, зажимаем его, потому что оно выламывается из тех самых стен, что мы возвели. Они бросают нам вызов — и мы уничтожаем их. — Он откинулся. — Единственный наш выбор: постоянство через совершенство.
Вотапек оглядел всех сидевших за столом, самодовольная усмешка играла на его губах. Меж тем в словах, сказанных им, не прозвучало ничего забавного, ничего, что свидетельствовало бы о самодовольстве. Одно убеждение. И пожалуй, чувство ответственности, чувство, что эти трое и есть люди, готовые осчастливить величайшим, ценнейшим даром создаваемый мир, которому не обойтись без их прозрений. Как будто долгом своим почитали они создать тьму, чтобы возвестить о пришествии более совершенного, более незыблемого света.
Сара обдумывала и подбирала слова для ответа, как вдруг ход ее мыслей был нарушен: Тиг случайно задел и разбил бокал, расплескав вино. Джордж тут же бросился ему на помощь с салфеткой наготове. Не говоря ни слова, здоровяк отошел от стола и направился за стеклянную дверь, несомненно, на поиски замены.
Тиг продолжал наводить порядок, орудуя салфеткой, извлекая осколки и поминутно извиняясь.
— Это отучит меня выставлять дорогую посуду.
— Ее легко заменить. — Седжвик засмеялся. — Нам просто надо быть начеку и следить за тем, сколько позволять тебе пить.
Вотапек с Седжвиком захохотали, а Тиг обратил свое внимание на Сару:
— Теперь вы понимаете, почему мы зациклены на зачем, мисс Трент. Как, по-видимому, мне недоступно. — Снова смех, на этот раз и Сара засмеялась: самый надежный способ скрыть удивление той легкостью, с какой люди Эйзенрейха увязывают рассуждения про покорение и господство с простой промашкой из-за бокала вина.
Тиг сложил салфетку, бросил ее возле тарелки, откидываясь на спинку стула.
— Впрочем, как я сказал, вас, уверен, больше всего интересуют именно как и когда. То, что вас послали подтвердить. — Он обратился к Вотапеку: — Антон, это слово тогда прозвучало, да? — Каждому мужчине он уже дал возможность отличиться. Пришло время поднажать.
— По-моему, это. — Вотапек улыбнулся, все еще рассчитывая немного позабавиться. — Думаю, мисс Трент была послана выяснить, не отправится ли кто-то из нас в одиночный полет. Нечто вроде индивидуального плана действий.
— Одиночный полет? — Тиг закинул ногу на ногу и посмотрел на Сару. — Ты хочешь сказать, не обманывает ли один из нас других? — Голос Тига лишь слегка изменил тональность, в словах послышался только намек на упрек, однако даже Седжвик с Вотапеком, уловив перемену, сразу недоуменно уставились на него. — Ну это ли не ирония, мисс Трент? Обман! — Теперь слово прозвучало жестче, оно явно служило обвинением. — Для нас это самый что ни на есть краеугольный камень — как, — заметил он. — Не в нашей среде, разумеется. Мы никогда бы не обманули друг друга, потому что верим друг другу. Под контролем мы намерены держать народ, людей, тех, кого нужно держать под контролем, вот как раз их-то мы и собирались… — Он помолчал, не отрывая взгляда от Сары. — Обманывать — такое неприятное слово! Вы согласны, мисс Трент? — Сара выдержала его взгляд, не раз уже вняв сигналу тревоги, колоколом бившемуся у нее в голове. — Манипулировать? — кольнул Тиг. — Нет, и это ничуть не лучше. Блюсти? — Тут он выждал, кивая самому себе, и все в комнате оказалось в полной его власти, что в корне отличалось от обстановки, царившей здесь всего несколько минут назад. — Да, блюсти. Думаю, это соответствует нашим намерениям. — Тиг не спускал с Сары глаз. — Что возвращает нас, мисс Трент, к вашим намерениям. Был ли я далек от цели, когда говорил про обман? — В комнате неожиданно повисла полная тишина, Вотапека с Седжвиком явно покоробило оскорбительное обвинение Тига.