Приблизившись, Леони заметила круговой карниз над верхним этажом, а над ним из-под крыши выглядывали восемь круглых чердачных окошек.
«Может, маман когда-то выглядывала вниз из такого окошка?»
Широкая, плавно изогнутая полукругом лестница вела к солидным двойным дверям, выкрашенным в черный цвет, с медной отделкой и медным дверным молотком. Над дверью нависал полукруглый портик, украшенный с двух сторон вишневыми деревьями.
Поднявшись по ступеням, Леони вслед за служанкой и Анатолем вошла в большой торжественный холл. Пол был выложен черной и красной плиткой в шахматном порядке, а стены покрыты нежными кремовыми обоями с узором из желтых и зеленых цветов, создававшими ощущение света и пространства. В центре зала стоял стол красного дерева, и на нем — белые розы в широкой стеклянной чаше. Теплое сияние дерева делало атмосферу уютной и домашней.
На стенах висели портреты мужчин в военных мундирах и женщин в юбках-кринолинах, а среди них — несколько туманных ландшафтов и классических пасторалей.
Леони увидела впереди парадную лестницу, а слева от нее — рояль, со слоем пыли на опущенной крышке.
— Мадама примет вас на вечерней террасе, — сказала Мариета.
Она провела их сквозь стеклянные двери, открывавшиеся на увитую плющом и жимолостью террасу, выходившую на юг. Терраса тянулась по всей ширине здания, а под ней раскинулись ухоженные лужайки и клумбы. Дальнюю границу очерчивала аллея конских каштанов и вечнозеленых елей. На солнце ярким пятном сверкал белый застекленный бельведер. Перед ним блестела гладь искусственного озерца.
— Сюда, мадомазела, сеньер.
Мариета провела их в дальний угол террасы, в тень желтого навеса, где стоял стол, накрытый на троих. Белая льняная скатерть, белый фарфор, серебряные ложки и букет полевых цветов посередине: пармские фиалки, белая и розовая герань, пурпурные пиренейские лилии.
— Я доложу госпоже, что вы уже здесь. — С этими словами Мариета скрылась в глубине дома.
Леони облокотилась на каменную балюстраду. Щеки ее пылали. Она расстегнула перчатки на запястьях и, сняв шляпку, обмахивалась ею как веером.
— Она провела нас по кругу, — заметила она.
— Прости, я не понял?
Леони указала на высокую живую изгородь на дальнем краю газона.
— Если бы мы прошли под арку, могли бы выйти прямо в парк. А девушка обвела нас кругом, чтобы подвести к дому спереди.
Анатоль, сняв соломенную шляпу и перчатки, положил их на перила.
— Ну что ж, здание великолепно, и зрелище того стоило.
— И ни экипажа, ни дворецкого, чтобы нас встретить, — продолжала Леони. — Все это очень странно.
— Сад изумителен.
— Здесь — да, а сзади все запущено. Пустырь. Оранжерея, заросшие клумбы…
Анатоль засмеялся.
— Так уж и пустырь! Преувеличиваешь, Леони. Я признаю, там природе дано больше воли, но и…
Леони блеснула глазами.
— Все заросло! — настаивала она. — Неудивительно, что у местных Домейн пользуется недоброй славой.
— О чем ты говоришь?
— Тот наглый мсье Денарно на станции — видел его лицо, когда ты сказал ему, куда мы едем? И бедный доктор Габиньо. Как этот противный мэтр Фромиляж затыкал ему рот и не давал слова сказать. Все это очень таинственно.
— Ничего таинственного, — утомленно возразил Анатоль. — Ты, видно, решила, что попала в какой-нибудь из страшных рассказов своего любимого мсье По? — Он скорчил страшную рожу. — «Мы живой опустили ее в могилу! — процитировал он дрожащим голосом, — И, говорю вам, теперь она стоит у наших дверей!» Хочешь, я буду Родриком Ашером, а ты — Мадлен?
— И замок на воротах заржавел, — упрямо твердила Леони. — Там давным-давно никто не ходит. Говорю тебе, Анатоль, это очень странно.
Позади послышался женский голос, тихий, ясный и спокойный.
— Жаль, что у вас сложилось такое впечатление, и все же я очень рада вас приветствовать.
Леони услышала, как тихо ахнул Анатоль.
Крайне смущенная тем, что ее подслушали, Леони круто развернулась. Щеки у нее горели. Стоящая у двери женщина в точности подходила к своему голосу. У нее было умное, безупречно правильное лицо и потрясающий цвет кожи. Густые светлые волосы уложены в высокую прическу, из которой не выбивалось ни волоска. Но сильнее всего поражали ее глаза, светло-серые, как лунный камень.
Рука Леони метнулась к ее непокорным кудряшкам в невольном сравнении.
— Тетя, я…
Она окинула взглядом свое запыленное дорожное платье. Одежда тети была безупречна. Модная кремовая блуза с высоким воротом и рукавами самого современного покроя и юбка в тон, прямая спереди и собранная в складку сзади у талии.
Изольда шагнула к ним.
— Ты, должно быть, Леони, — сказала она, протягивая ладонь с длинными тонкими пальцами. — И Анатоль?
— Тетя, — сказал он, с улыбкой глядя на нее из-под темных ресниц, — нам очень приятно.
— И я очень рада. Но, пожалуйста, зовите меня Изольда, «тетя» звучит так официально, и я кажусь себе ужасно старой.
— Ваша девушка провела нас через задние ворота, — сказал Анатоль. — Поэтому, да еще из-за жары, моя сестра и расстроилась. — Он широким жестом обвел дом и сад перед ним. — Но если такова награда, все муки наших странствий уже забыты.
Изольда кивнула, благодаря за комплимент, и повернулась к Леони.
— Я просила Мариету объяснить, как неудачно сложилось с пролеткой, но девушка так забывчива, — спокойно объяснила она. — Мне жаль, что первое впечатление оказалось неблагоприятным, но уже ничего не поделаешь. Зато теперь вы здесь.
Леони наконец обрела дар речи.
— Тетя Изольда, пожалуйста, простите. Я была непростительно невежлива.
Изольда улыбнулась.
— Не о чем говорить. Прошу вас, садитесь. Начнем с чая, как англичане, а потом Мариета покажет вам ваши комнаты.
Они расселись за столом. Тут же принесли серебряный чайник и кувшин свежего лимонада, расставили тарелочки с закусками и сластями.
Изольда, наклонившись, разливала чай — прозрачный бледный напиток с ароматом востока и сандала.
— Я сама составляю заварку из лапсангского сушонга и вербены. На мой взгляд, он освежает гораздо лучше распространенных в последнее время крепких английских и германских чаев.
Изольда протянула Леони белое блюдечко с крупными ломтиками яркого лимона.
— Телеграмма, в которой ваша мать подтверждала согласие на мое приглашение, была совершенно очаровательна. Я очень надеюсь познакомиться и с ней. Возможно, она навестит меня весной?
Леони вспомнила неприязнь матери к поместью Домейн-де-ла-Кад, которое та ни разу не назвала своим домом, но из вежливости солгала: