— Да. И это делает событие особенно печальным. Они трудились как проклятые, совершенствуя свои таланты. Тратили все свои с таким трудом заработанные деньги на оплату разных уроков. И вот когда они наконец прорвались… — Она тяжело вздохнула и тут же зашлась в кашле.
— Кто хотел их прослушать?
— Это было новое шоу, — ответила Эзме, постучав пальцем по лбу. — Оно должно было вскоре открыться. Впрочем, предстояло ещё несколько недель репетиций. Клара говорила мне, как шоу должно было называться… — Она снова вздохнула и, пытаясь вспомнить, подняла глаза к потолку. — «Мересса-шоу»? «Марасса»? «Малесса»? Одним словом, что-то в этом роде. Прослушивание, как мне кажется, должно было состояться в «Луксоре» или в «Мандалай-Бей».
Я поинтересовался её мнением о том, что могло случиться.
Она затянулась очередной сигаретой и, немного помолчав, ответила:
— Я думаю, что какой-то псих заманил их в Красные скалы и убил ради развлечения.
— Да, такова господствующая версия.
— А что ещё могло быть? Полиция докопалась до их школьных дней, прочесала родной город, но ровным счётом ничего не нашла. В убийстве, как мне кажется, не было ничего личного. Вы понимаете, что я хочу этим сказать?
— Вы так думаете?
— Да. Никто не предъявил каких-либо требований. Сексуальные мотивы тоже отсутствуют. Это и заставляет меня думать, что девочек убили ради развлечения.
— Не исключено.
— Если смотреть телевизор столько, сколько смотрю я, — заметила Эзме, — то начинаешь понимать, до чего могут докатиться люди. Судя по реалити-шоу и новостям, мы приближаемся к нравам Древнего Рима. Разница лишь в том, что, когда у нас начнутся гладиаторские бои, какая-нибудь Барбара Ва-Ва будет брать у парня интервью, перед тем, как тот выйдет на арену. А гладиатор горячо поблагодарит всех, кто дал ему возможность умереть перед камерой. Своего агента. Своего стилиста. Личного тренера.
— Я могу взглянуть на их бывшее жильё?
— Там просто не на что смотреть, дорогуша. В их квартире сейчас обитает молодая пара с младенцем.
— А что случилось с вещами?
— Я держала квартиру в первозданном состоянии три или четыре месяца. Пожиток у девочек было немного, а то, что они имели, гроша ломаного не стоило, но я всё никак не могла заставить себя очистить помещение. Полиция в конце концов отыскала в Северной Дакоте какую-то их кузину, но та ничего не захотела взять. Ни единой вещи. Печально, не правда ли? Она не была знакома с девочками и даже не пожелала их хоронить. Их закопали здесь за счёт штата. Я же в итоге отдала всё, что осталось полезного, в «Алое сердце». Эти филантропы пришли и все забрали.
Поскольку запас моих вопросов был исчерпан, я поблагодарил миссис Брюстер и поднялся.
Но старушка меня остановила.
— Великий Боже, — сказала она. — Что вы подумали, увидев те откровенные наряды, в которых они погибли? Ведь вы наверняка решили, что они были на просмотре или прослушивании, не так ли?
— Вы думаете?
— А разве вы так не считаете? Какой-то псих заманил девочек в ловушку, сыграв на их надеждах и мечтах. Он заставил их надеть сценические костюмы, произнести слова роли, потанцевать, а затем… вынудил бедняжек отрепетировать своё собственное убийство. — Дама покачала головой и снова зашлась в приступе кашля. Затем она закрыла глаза и, словно вознося краткую молитву, прошептала: — Какой мрак. Какое чудовищное зло.
Когда охватившая меня дрожь прошла, я ещё раз выдавил слова благодарности.
Ожидая, когда охладится салон машины, я думал, что Эзма Брюстер, возможно, права. Сестры Габлер выступали перед своим убийцей. Но что же из этого следовало? Я по-прежнему не видел, какое отношение это может иметь к Кевину и Шону.
* * *
В «Тропикане» на автоответчике меня ждали два сообщения. Первое было от Лиз. «Что ты делаешь в Вегасе? — полным негодования голосом вопросила она. И тут же, перейдя на приказной тон, распорядилась: — Немедленно позвони!»
Второе сообщение оставил судебно-медицинский эксперт Барри Чизуорт. Патологоанатом предложил встретиться и назвал какой-то длиннющий номер.
Беседовать с Лиз мне становилось всё труднее и труднее. Она понимала, что ведёт себя по отношению ко мне по меньшей мере несправедливо. Чтобы как-то изменить положение, моя супруга даже обратилась за помощью к психотерапевту, однако я по-прежнему оставался для неё средоточием зла. Она винила себя в том, что позволила мальчикам пожить у меня, и теперь проигрывала в уме бесконечные варианты — «а что было бы, если…». Одним словом, та крошечная часть вины, которая не приписывалась мне, лежала, по её мнению, на ней. Похититель мальчиков в эту картину не вписывался и совершенно не принимался ею во внимание. Она позволила детям остаться у меня. Если бы она тогда отказала… если бы разрешила мне увезти их на побережье…
Всё же я заставил себя позвонить.
— Хэлло, — услышал я слегка дрожащий, неуверенный голос.
— Привет.
— Что ты делаешь в Вегасе, Алекс? Играешь?
— Я расследую предположение, которое высказал Шоффлер.
— Неужели? Твой Шоффлер сейчас не имеет никакого отношения к делу.
— Он не просил отстранять его и продолжает помогать мне.
— Какое же предположение он высказал?
Я не знал, что сказать, и был уверен лишь в том, что о близнецах Габлер упоминать нельзя — убийство женщин слишком чудовищно, чтобы говорить о нём Лиз. Тем более я и сам сомневался в связи между двумя этими делами.
— Предположение неудачное. Оно меня никуда не привело.
— Тебе не следовало ехать в Вегас. Папа много думал об этом и считает, что тебе нужно прочесать дома вдоль Шейд-Вэлли-роуд. По его мнению, это наиболее вероятное…
— Полиция проверяла эти дома, Лиз. И не один раз.
— Но папочка убеждён в своей правоте! — взвизгнула она, потеряв над собой контроль.
Некоторое время мы продолжали в том же роде. Её тон становился всё более нетерпимым.
— Я всё же рассчитываю на твою финансовую помощь. Ты начнёшь в конце концов работать или нет? Я не желаю оплачивать твои путешествия в Вегас. Я говорю очень серьёзно, Алекс. Так что следующий чек от тебя должен поступить вовремя. Иначе ты здорово пожалеешь.
Я попытался внушить себе, что эта злобная сука — не настоящая Лиз. Настоящая Лиз, не желая жить с постоянным чувством потери и страха, пытается подменить их гневом.
— Лиз…
— Я серьёзно, Алекс. И не проси меня уменьшить алименты. Даже не пытайся.
Мне хотелось сказать жене нечто такое, что могло поддержать её и утешить, но деградация супруги, её злобная мелочность повергли меня в уныние. Мне казалось, что, начав говорить, я не выдержу и сорвусь. Поэтому я просто молча положил трубку.