— Что-нибудь еще? — спросила она, и после банальных комплиментов и неуклюжих движений мы ухитрились заказать себе новые порции пива. Официантка чуть не бегом кинулась от нашего столика, а мы продолжили процесс перехода от состояния упившихся до неподвижности в состояние нажравшихся вусмерть.
Через несколько минут Гарольд вспомнил, на чем остановился разговор, и пробормотал:
— Джейк сказал, он знает место.
— Ты это уже говорил. Ты повторяешься.
— Нет, — настаивал Гарольд. В его голосе появились плаксивые нотки. — Одно место. Понимаешь? Место!
Джейк подмигнул из последних сил:
— Верно. Место хоть куда.
— Ах, место…
— Ага. Место.
Я помотал головой. Комната кружилась. Я решил обязательно высказать претензию здешнему управляющему.
— Не нужно нам твое место. Нам нужны сговорчивые девки.
Как нарочно, к столику подошла официантка и ухнула поднос на столешницу с натренированной ловкостью. Не успела она назвать нам сумму счета, как я ухватил ее за руку. Переплетя свои огромные клешни с тонкими пальчиками, я с трудом повернул налитые кровью глаза к ее незабудочно-голубым очам и спросил:
— Детка, лапочка, сокровище, ты переспишь со мной?
— Только если на земле не останется других мужчин.
— И тогда бы ты согласилась?
— Конечно, — ответила она. — Девушкам же нужен секс!
Сложись жизнь иначе, я, пожалуй, мог бы в нее влюбиться.
За свою жизнь я любил всего шестерых женщин, включая собственную мать, и, исключая ее, женился на пятерых из них. Но мог бы любить гораздо больше. Кассиршу «Даунтаун дели», студентку, которая проходила со своим сенбернаром мимо нашего дома каждый день ровно в девять утра, сексуальную дикторшу с восемнадцатого телеканала с ее пухлыми губками. У меня большой нерастраченный любовный потенциал, знаю со слов психиатра. Он повторил это дважды, когда я ходил в брачную консультацию с моей четвертой женушкой, Кэрол.
— Мы получили результаты ваших тестов, — сообщил мне дядя с дипломом, висевшим в рамочке на стене за его спиной. У него хватило наглости содрать с меня триста долларов в час за вмешательство в наши с женой ссоры и препирательства. — Должен сказать, у вас большой нерастраченный любовный потенциал.
Я просиял:
— Значит, с этим мы закончили? Все в порядке?
Меня ждала работа, органы, которые следовало изымать.
— Нет, мы не закончили, — взвилась Кэрол.
— Да в чем проблема?! Тебе же ясно сказали — у меня большие способности к любви!
— Проблема в том, — ответила Кэрол, — что ты не реализуешь свой потенциал!
К тому времени, когда мы отыскали то самое «место» в Сан-Диего, все трое, к сожалению, успели совершенно протрезветь. Неумолимо приближался рассвет. Секс с незнакомыми бабами уже не казался таким заманчивым без алкогольной смазки, сглаживающей моральные ухабы. Мы безуспешно торкались в двери винных магазинов, но все лавочки давно закрылись, бросив нас на произвол судьбы до нового дня.
Гарольд пошел первым. Я волновался, пожалуй, впервые за всю службу. Я, конечно, занимался этим и в штате Нью-Йорк, и в Пенсильвании, и в Джерси, и в поездах на ходу, и в другом транспорте, но никогда не спал с женщиной старше себя и такой… опытной и знающей, как проститутка. А вдруг я все делаю не так? Что, если столько лет я трахался неправильно?
Поэтому я ждал в коридоре, читая «Вэнити фэр», который кто-то оставил на столике. Бизнес был открыт в массажном кабинете — старая как мир уловка, которая уже никого не обманывает. Мне показалось странным, что они продолжали маскироваться — уже год как в Сан-Диего официально появился квартал красных фонарей — провинциалы пошли вразнос, — но, видимо, старые привычки умирают трудно. Декор был выдержан в эконом-классе: флуоресцентные лампы, мебель из ДСП, синтетический ковер четверть дюйма толщиной.
Клиенты шли косяком, словно рабочие муравьи, спешащие на случку к муравьиной матке. Каждые несколько минут хлопали двери, приглушенные стоны эхом отдавались в коридорах и маленькой приемной. Это был бордель для солдат, из чего я заключил, что и для морпехов, но и не только — никакой дискриминации по роду войск не наблюдалось. Я даже углядел взблеск знакомых знаков различия, но промолчал — мне не улыбалось отжиматься под бдящим оком морских пехотинцев или вылизывать им ботинки непосредственно в здешнем коридоре. Согласитесь, как-то нелепо нарываться на отрывание яиц в борделе.
Через двадцать пять минут Гарольд нетвердой походкой вывалился из раздвижных дверей. Я поздравил его с несокрушимой мужской силой.
— Не получилось, — сказал он, и его губы невольно сложились в огорченную гримаску.
— Что, телка не возбудила?
— Я сам себя не возбудил.
Гарольд впервые обрел опыт в бескрайнем море полового бессилия задолго до того, как я вообще узнал об этом, и потому казался мне менее мужественным. Я понимаю — это глупость, но в кипящем от гормональных бурь мозге мальчишки, которому нет еще и двадцати, крутилось, что ничто в мире не может удержать настоящего мужика от лишней палки, когда выпадает такая возможность.
— Попробуй снова, — предложил я. — Могу уступить тебе очередь.
Он отмахнулся, заявив, что с него хватит, и поплелся к ближайшему креслу.
— У меня пятьдесят баксов, — сказал я.
— Дело не в деньгах. Просто… Да иди уже, оторвись за себя и за меня.
Что мне оставалось? Я шагнул за дверь.
Через несколько лет после того, как Бет со мной развелась — кажется, я уже был женат на Кэрол, — я получил от нее особенно едкое письмо, из которого узнал, что я ничтожество, не ведающее о чести и неспособное выполнять обязательства, и мне нужно ознакомиться с теорией эволюции в надежде когда-нибудь присоединиться к доминирующему виду. Однако между скачущих купоросно-едких строк можно было кое-что прочесть — например, приведенный ниже сентиментальный фрагмент, который, как я понял, дался Бет нелегко:
В тот момент, когда ты вошел в наш массажный салон, с красным лицом, дрожащими руками, донельзя возбужденный, прикрывающий эрекцию каким-то глупым журналом, я поняла, что ты в меня влюбишься, и не имела ничего против.
В устах Бет это убогое признание равнялось самому прочувствованному шекспировскому сонету о покинутой любви, практически признанием, что на каком-то этапе я был ей небезразличен.
Поэтому я написал ответ:
Дорогая Бет, спасибо тебе за письмо, в котором ты разложила по полочкам мнение на мой счет, хоть и знала, что мои родители были женаты, зачав меня. А насчет твоих мыслей при нашем знакомстве должен сказать, что «Вэнити фэр» я прикрывал не эрекцию, а пятно от кофе.
Искренне твой, ля-ля-ля, бла-бла-бла.