— Ну так как, ответишь «да»?
— Дорогая, я не прочь рисковать жизнью…
Чанья закрыла мне ладонью рот.
— Знаю: за нас ты готов умереть тысячу раз и совершить тысячу преступлений. Но мы не этого от тебя хотим. Оттого что ты сделаешься консинем, нам станет безопаснее и ты будешь много получать Во всяком случае, все будут знать, что ты его консинь. — Она одарила меня бесконечно искренним взглядом, и я даже не стал поправлять ее, что я не консинь, а консильери. — Сончай, с тех пор как у нас появился Пичай, я повзрослела. В деревне есть тысяча способов жить счастливо, а в городе всего один: иметь деньги. Мне невыносима мысль, что Пичай станет наркоторговцем и будет бегать по городу, продавая яа-баа, как вы поступали с ним, когда он жил прошлой жизнью. Печально говорить, но для его поколения выбор один — либо образование, либо продажа наркотиков. Так же как для девушек: либо образование, либо проституция. Глобализм и капиталистическая демократия не предполагают середины. Что ты делаешь?
Я махал правой рукой, сложив вместе большой и указательный пальцы.
— Выбрасываю белый флаг.
Припоминаю, что на этом решении мы остановились и начали спокойно ждать, каким образом Викорн будет использовать меня в новой должности, за какие такие подвиги он собирается платить мне четверть миллиона бат в месяц.
Похоже, Викорн уже все придумал.
Глава 4
Но так ли это? За долгие годы мне не раз приходилось наблюдать блестящие стратегические ходы полковника, и я понял, в чем состоит природа его гениальности — в импровизации. Его планы представляли собой общие мысли, как одолеть своего главного врага — генерала Зинну из Тайской королевской армии, и их он приспосабливал к конкретным обстоятельствам. Не думаю, что даже Викорн мог помышлять о чем-то настолько странном, как тибетец по имени Тиецин.
Прошел по крайней мере месяц с тех пор, как я стал консильери при нашем полицейском крестном отце. Я даже успел получить чек на сумму, в тридцать раз большую, чем зарабатывал раньше, когда не имел титула консильери, хотя занимался ровно тем же самым. Тогда-то меня и вызвала секретарь полковника злющая лейтенант Мэнни.
Я сидел за столом и испытывал чувство вины из-за того, что внезапно стал богаче всех честных полицейских парней. Вот только таких совсем не много, так что я зря себя изводил. И одновременно размышлял, не унаследовал ли я от давно потерявшегося американского папочки-солдата болезнь фарангов мучить себя обвинениями. В результате раздумий я понял: нужно что-то сделать, чтобы заслужить деньги, — пусть даже незаконное и дурное, пусть даже это приведет меня на пару сотен лет в ад, куда попадают наркоторговцы. (Трансформация мифа о Сизифе: ты вечно толкаешь камень вверх по склону горы к находящемуся на вершине огромному шприцу. Вот-вот готов уколоться, но тут силы покидают тебя и ты катишься к подножию. Это уготовано только для рядовых наркоторговцев, а что произойдет с их боссами, я даже не решался представить.)
— Двигай сюда, босс требует, — рявкнула Мэнни.
Я постучал в дверь Викорна, можно сказать, даже властно, дождался его «да» и, войдя, обнаружил, что мой начальник стоит у окна с выражением на лице, которого я ни разу у него не замечал. Слово «недоуменное» не вполне соответствовало тому, что я увидел.
Викорна словно мучила жуткая дилемма: верить или не верить внезапно привалившему незаслуженному счастью. Он повернулся, посмотрел на меня, покачал головой и, не проронив ни слова, вернулся к столу. Я пожал плечами и, не спросив разрешения, сел напротив. Долго-долго глядел на портрет его величества нашего обожаемого короля, который висел над плакатом, демонстрирующим все страсти полицейской коррупции. Викорн по непонятной причине любил этот плакат — видимо, потому, что в нем раскрывались источники его богатства и в моменты напряжения он приносил ему утешение.
— Мне только что позвонили, — наконец начал полковник.
— Я вас слушаю.
— Это самое странное, что мне когда-либо говорили. — Он помолчал, словно не в состоянии продолжать разговор, настолько его поразила эта странность. — Звонили из Катманду, из Непала.
Я начинал понимать смысл того, что он говорит. Никому бы не пришло в голову звонить Викорну по делам правоохранительной работы. Так кто, черт побери, сподобился тревожить его из Катманду?
— Кто звонивший: таец, непалец или фаранг, мужчина или женщина?
— Ни один из перечисленных, — усмехнулся полковник. — Это был тибетец. И он утверждал, что является кем-то вроде ламы. Ты в курсе этих дел — лама достаточно высокое положение?
— В духовном смысле наивысшее. Сам далай-лама часто утверждает, что не в состоянии сравниться с ламами в их достижениях — жить четырнадцать лет на одной чайной ложке риса в ледяной пещере, при этом медитировать голыми в позе лотоса и вызывать красный дождь. Вот какие эти ламы.
— Но он говорил немного по-тайски. Не хорошо, даже скорее плохо, но как-то по-книжному, словно выучил слова с пленки.
Тибетский лама, говорящий по-тайски? И все-гаки это было вполовину не так удивительно, как то, что тибетский лама решил позвонить Викорну.
— Что он сказал?
По лицу моего босса пробежала тень, и он покачал головой.
— Много чего наговорил. — Полковник в упор посмотрел на меня. — Он знает о нас все. Знает, чем мы занимаемся. Знает о нашей проблеме с генералом Зинной — о нашей с ним вражде. И он сделал предложение. — Викорн придал многозначительность взгляду. — Предложение, от которого, если оно не липовое, мы не можем отказаться.
— Что за предложение?
— Он предложил вывести генерала Зинну из игры, что позволит мне подмять под себя не только торговлю, которую мы и без того держим в руках, но и снабжение. — Полковник подошел к самому главному и вгляделся в мое лицо. — Он предлагает решить все наши проблемы с доставкой — с трафиком из Афганистана и Пакистана в Бангкок.
Я покачал головой.
— Кто-то, пичкая вас небылицами, пытается получить долю в деле. Вам за тридцать лет так и не удалось решить проблему со снабжением. Какую помощь может оказать религиозный фанатик из Гималаев?
— Знаю, знаю. И он тоже понимает, что нас нелегко убедить. Поэтому предложил принять решение после того, как он продемонстрирует нам свои возможности и результативность. Если откажемся, он обратится к Зинне.
— Что-то не похоже на поведение духовного лица.
— Будь он на самом деле духовным лицом, какой нам от него прок? — Викорн поскреб щетину под подбородком. — Когда я говорил, что он все про нас знает, я именно это имел в виду. Знает о тебе. Упомянул твое имя. Хочет, чтобы ты был в деле. И только благодаря тебе предпочел нас Зинне. Только Будда в курсе, где он раздобыл информацию. Но был настолько прямолинеен, что заявил: если мы вынудим его обратиться к Зинне, тот настолько разбогатеет, что через пять лет сотрет нас в порошок.