— Пожалуйста, выходите, — предложил лейтенант.
Я невольно покосился на Лека. Он как-то не очень вязался с обществом военных.
— Послушайте, — обратился я к лейтенанту. — Я догадываюсь, в чем дело. Но он ничего не знает, просто мой помощник, не более чем курсант.
Военный присмотрелся к Леку, заметил тушь на лице, длинные волосы, бросающуюся в глаза женственность и усмехнулся.
— Отпустите его, — прошипел я, но лейтенант только снова усмехнулся.
Его армейский ум, не иначе, заключил, что мы с Леком любовники. Солдаты решили позабавиться по дороге на базу.
И позабавились. Когда я остановился перед дверью кабинета генерала Зинны в военном городке, мои уши звенели от криков Лека, среди которых самыми невыносимыми были следовавшие за стонами боли восклицания: «Чем я вас обидел?»
Я решил использовать это выражение в общении с генералом.
Как только я появился в его кабинете, он отпустил двух вооруженных охранников. Генерал был на пять дюймов ниже меня и на двадцать лет старше, но в драке легко бы положил меня на обе лопатки. У него была широченная грудь и сильно развитая мускулатура, какой Будда иногда награждает коротышек в качестве компенсации за их маленький рост. Я представил, как он в детстве решал, кем ему стать, когда вырастет, и свел список до двух пунктов: армейский генерал и оперный баритон. Правда, насчет второго он серьезно не задумывался. Пикантность ситуации заключалась в его печально известном пристрастии к мальчикам. Однако он принадлежал к той категории «голубого» сообщества, для которой эрекция являлась чем-то вроде дубинки полицейского, которой они сокрушали любовников, в то время как Лек состоял из любви, вряд ли когда-нибудь занимался сексом и поэтому был достоин презрения.
— Чем я вас обидел? — спросил я.
Седые волосы генерала были так коротко подстрижены, что казалось, будто он обрит наголо. При его росте он держался важно и напыщенно.
Зинна встал, обошел стол, подковки его сапог прозвенели по плиткам пола. Он остановился в дюйме передо мной и ткнул в грудь указательным пальцем, словно хотел опрокинуть.
Только злость за Лека придала мне храбрости схватить его палец и загнуть назад. Он не вздрогнул, а посмотрел мне в глаза, словно хотел понять, хватит ли у меня духу его сломать.
«Давай, давай, — говорили его глаза, — налетай!»
Я сделал ему так больно, как только осмелился, но ломать палец не решился и отпустил. Надо признать, его болевой порог гораздо выше моего. Зинна несколько секунд с любопытством смотрел на свою руку, затем кивнул на грубый деревянный стул, а сам остался стоять.
— Ответь, с какой целью ты заявился в женскую тюрьму со своим валетом, и можешь отправляться на все четыре стороны.
— Он не мой валет, он мой помощник. И что бы вы ни задумали, имейте в виду: он ни при чем. Кстати, что, ваши люди — все «голубые»? У меня такое впечатление, что они все, как один, влюбились в него.
Мой вопрос, казалось, его позабавил. В глазах генерала появилась смешинка.
— А если и так, это противозаконно? Ты собираешься их арестовать?
— Нет, — ответил я. — Не имею права. Это очевидно.
— Очевидно, — кивнул он. — Очень жаль, что твой босс, полковник Викорн, до сих пор этого не понимает. — Он отступил на два шага и окинул меня внимательным взглядом. — Думаю, ты приходил туда повидаться с австралийской сучонкой. — Он выговорил это слово с сочным презрением. — Это ты ее арестовал?
Поскольку я не ответил, он окликнул находящегося за дверью секретаря. Вошел рядовой лет тридцати, ростом выше шести футов, скроенный словно из железа. Но меня встревожило не столько его телосложение, сколько прячущийся в этом теле ум. Этот человек не шаловливый молодой новобранец, а убийца, которому доставляет удовольствие его работа.
Я кашлянул.
— Послушайте, думаю, что могу объяснить в дв… дв… двух словах. Вы считаете, что полковник Викорн арестовал вашего наркокурьера, потому что решил пойти на обострение. Ваше десятилетнее соглашение подходит к концу, и каждый из вас пытается добиться преимуществ. Но вы ошибаетесь. Мой босс не стал бы действовать так грубо — вы не тот человек, к кому применима подобная стратегия. Всем это известно. В дело вмешалась третья сторона.
Я заметил, что пробудил в Зинне интерес.
— Вот как? Кто такой?
— Тибетец.
Это слово вызвало странную реакцию. Генерал переглянулся со своим головорезом, затем пододвинул стул, сел напротив меня и минут пять не говорил ни слова.
— Имя? — наконец спросил он.
— Доктор Норбу Тиецин.
Мне показалось, что и генерал, и его секретарь одновременно вздрогнули. Зинна поднялся и некоторое время властным шагом расхаживал по кабинету, каждым кругом все больше утверждая свою власть. Затем приказал секретарю выйти и, когда дверь за ним закрылась, повернулся ко мне.
— Говори.
— Только после того как увижу своего помощника за окном в добром здравии.
— С каких пор приказания отдаешь здесь ты?
— Вы можете вырвать у меня ответ при помощи пытки. Но это займет какое-то время и Викорн посчитает, что ему следует отомстить. Можно гораздо эффективнее использовать ваше драгоценное время — просто покажите мне Лека в окно. И еще: в моей власти сделать так, чтобы ваши переговоры о новом десятилетнем соглашении прошли как можно спокойнее и без эксцессов. Вы так не считаете?
Зинна пожал плечами и взял телефонную трубку.
— Похоже, тут настоящая любовь. — Он косо взглянул на меня, прежде чем заговорить в микрофон. — Выведи-ка во двор транссексуала, которого только что привезли ребята. Так, чтобы я мог видеть то ли его, то ли ее из окна. А если замечу на нем видимые отметины, кое-кому надеру задницу.
Пока Лека выводили, мы с Зинной, хоть, казалось, это было неуместно, предались воспоминаниям о том, как больше десяти лет назад проходили их переговоры с Викорном. К тому времени я всего несколько лет работал полицейским после курсантской школы. Генерала удивило, насколько хорошо сохранились в моей памяти те события. Но такое вряд ли забудешь.
Тогда и Викорну, и Зинне было по пятьдесят с небольшим, они достигли вершины власти и горели желанием помериться силами, сойдясь друг с другом в самой отчаянной схватке, какие мне только приходилось видеть. Переговоры проходили на границе с Бирмой, где Зинна организовал фабрику наркотиков, способную производить миллион таблеток в день. В качестве рабочей силы на фабрике использовались карены,
[37]
которых бирманские военные превратили в рабов и, разумеется, за жирный кусок прибыли уступили Зинне.