— Я что-то не понимаю… Какого черта нужно было это делать?
— Конечно, мне нужно еще переговорить со второй горничной, но… — Голос его стал мягким. — В общем, похоже, что в этом деле может быть как-то замешана твоя мама.
Вот черт!
Это все, что я знаю. Гари, после того как сообщил мне эту ошеломляющую информацию, должен был сделать еще один звонок. Он взял с меня обещание ни с кем не говорить и сказал, что перезвонит позже. Поэтому-то я и связалась с вами, док, поэтому и сижу, вцепившись в свой сотовый так, будто от него зависит моя жизнь, — мне нужно было вырваться из всего этого, нужно было с кем-то поговорить. Я не могу просто наматывать круги по своему дому и терзаться мыслями, какую еще бредовую идею сейчас разрабатывают эти копы. Какая-то невменяемая горничная видела в мотеле неизвестную женщину, а они решили, что это была моя мама? Наугад хватаются за любую соломинку.
Я вот думаю, может, Гари оставил мне сообщение на автоответчике дома, и не знаю, помнит ли он номер моего сотового, — не могу сообразить, надиктовала ли я его ему на голосовую почту. Или того хуже: возможно, он звонил мне, пока я ехала сюда, и просто не было связи? На шоссе есть такие мертвые зоны. Я должна бежать, нужно попробовать связаться с ним.
Сеанс двадцать четвертый
— Я знаю, что выгляжу сегодня отвратительно, но можете мне поверить, док: когда вы узнаете, как прошла у меня эта неделя, вам все станет ясно, и заодно вы поймете, почему на этот раз я попросила о более продолжительном сеансе.
По дороге домой после нашей с вами последней встречи мне попался на глаза новый щит с рекламой проекта по реализации недвижимости, который в свое время должен был достаться мне. Щит этот висел как раз возле поворота к дому моей тети, и я подумала, какую досаду она должна была испытывать всякий раз, когда мама заговаривала с ней об этой моей сделке. А потом я вдруг сообразила, что тетя Вэл больше не хвастается успехами Тамары в области торговли недвижимостью.
Попав домой, я зашла на веб-сайт Тамары. У нее оказалось несколько хороших объектов, но их количество и близко не соответствовало тому, что было раньше. Просто из любопытства я прогуглила ее имя в Интернете, и оно всплыло на веб-сайте Совета по вопросам недвижимости в разделе дисциплинарных взысканий. Оказывается, у моей идеальной кузины в прошлом году на девяносто дней было приостановлено действие лицензии. Она представляла нумерованную компанию,
[12]
покупавшую большой участок земли под застройку, не указывая, что является собственницей этой самой компании. Не слишком умно.
Очевидно, моя мама ничего не знала, иначе я бы точно уже услышала об этом, да и не только я, уже все были бы в курсе. Тете Вэл просто повезло, что я пропала как раз перед тем, когда о временной отставке Тамары было сообщено в ежемесячном отчете Совета. И тут до меня дошло…
Когда через полчаса Гари позвонил мне, я ринулась с места в карьер.
— Я знаю, кто мог встречаться с Выродком.
Гари на мгновение умолк, потом сказал:
— Продолжай.
— Я только что выяснила, что моя кузина потеряла лицензию на торговлю недвижимостью сразу после моего похищения, но она должна была знать, что это только на время, а моя тетя никогда про это не упоминала. Моя мама и тетя всю жизнь жестко конкурируют друг с другом, а тут еще я должна была получить тот большой проект…
— Энни…
— Просто дослушай. Ты сказал, что там была женщина в больших темных очках, так?
— Так, но…
— Тетя Вэл стала носить большие солнцезащитные очки сразу после того, как это начала делать моя мама.
Мама носит их, потому что считает, что так она выглядит, как голливудская звезда, и можно себе представить, как она взбесилась, когда тетя Вэл появилась в таких же.
— Они очень похожи, и, хотя тетя Вэл немного выше, издалека их можно перепутать. И именно тетя Вэл ездила навещать моего дядю в тюрьме. Она могла передать ему фотографии. Когда на прошлой неделе тот тип набросился на меня, она оказалась тут же через несколько минут и…
— По нашим данным, твоя мама тоже навещала его, Энни.
— Это невозможно, она даже не говорит о нем!
— Энни, у нас есть видеозапись, и в книге посетителей осталась ее подпись.
— Тетя Вэл могла одеться, как моя мама, а потом подделать ее подпись — мама расписывается, как ребенок…
Гари вздохнул.
— Мы рассмотрим и этот вариант тоже. Но я должен задать тебе еще несколько вопросов. Когда ты была там, в этой хижине, тебе ничего не бросилось в глаза как нечто, не принадлежащее ему? Что-нибудь такое, вроде твоей фотографии?
— Это место вообще конченое, но какое все это может иметь значение?
— Это может показаться не ко времени, но, может быть, у него было что-то, выпадающее из общей картины?
— Я тебе уже обо всем рассказала, Гари.
— Иногда шок помогает воскресить нужные воспоминания. Просто попробуй еще раз мысленно пройтись по хижине.
— Там ничего такого нет.
— Может быть, что-то в сарае, в погребе…
— Сколько раз мы еще будем к этому возвращаться? У него там были ящики, были ружья, была моя одежда. У него был там рулон денег с…
Розовая, она была розовая. Я набрала в легкие побольше воздуха.
— Вот блин…
Мы оба молчали.
— Ты что-то вспомнила? — наконец не выдержал Гари.
— У Выродка был рулон купюр, и он был перетянут розовой резинкой для волос. А когда я была накануне у мамы, у нее были такие же резинки, того же цвета, розовые, в ванной комнате. Я еще взяла одну, чтобы прихватить волосы. Но моя тетя…
— Резинка у тебя?
— Да, но говорю же тебе…
— Она нам понадобится, чтобы сравнить.
Я должна была сказать ему об этой дурацкой розовой резинке. Мне хотелось, чтобы меня сейчас стошнило.
Откуда-то издалека я услышала, как Гари сказал:
— Может, тебе еще что-то приходит в голову?
— Сводный брат моей матери… Возможно, он имеет к этому какое-то отношение. Я могла бы поговорить с Уэйном и выяснить, не знает ли он чего-нибудь. Мама могла рассказать ему, почему так ненавидит…
— А вот этого я хотел бы в самую последнюю очередь. Не забывай, что мы еще не имеем информации о причастности ко всему этому твоей матери — и я надеюсь, для твоего же блага, что она тут не при чем, — но если все это действительно так, ты своими действиями можешь серьезно навредить расследованию. Еще раз повторяю: не нужно говорить ничего и никому, о’кей? — Я не ответила сразу, и тогда он голосом строгого полицейского добавил: — Я серьезно.