— Мне тоже, — подхватила Элизабет.
— Что ж, через два года вас могут выдать замуж, — предупредил Роберт.
— Ни за что, — упрямо ответила она.
— Почему вы так боитесь?
— Не скажу.
— Я заметил, что вы расстроились, когда глупец Генри Брэндон пошутил, будто король отрубит вам голову, — решился он. — Догадываюсь почему. Моего деда казнили. Отец говорит, что даже в лучших семьях среди предков найдется изменник.
— Моя мама, королева Анна, не изменница, — возразила Элизабет.
— Мой дед тоже, — вторил ей Роберт. — Но он стал непопулярен, так как повысил налоги для короля Генриха Седьмого, а ваш отец, когда взошел на трон, искал народной любви и потому приказал казнить деда. Не беспокойтесь, — добавил он, увидев ее лицо. — Я ничего не имею ни против вас, ни против короля.
— Надеюсь, — отозвалась Элизабет, и они какое-то время шли молча.
— Похоже, у нас есть нечто общее, — наконец молвила Элизабет.
— Даже более того, — улыбнулся Роберт. — Вы любите верховую езду?
— Обожаю, — призналась та.
— Покатаемся вместе?
— Да! Прямо сейчас!
Развернувшись, она устремилась к конюшням, и Роберт последовал за ней.
Глава 8
1544
Жизнь при дворе казалась Элизабет настоящим чудом, о каком она прежде могла лишь мечтать — красочная и шумная, совершенно не похожая на прежнюю, и самое главное, девочка теперь могла быть рядом с отцом. Он был центром вселенной не только для нее, но и для всех остальных — рослый, могучий и величественный. Все вращалось вокруг короля, а от него исходил нескончаемый поток любви и заботы. Элизабет привыкла к толпам просителей, которые постоянно теснились в галереях и королевских апартаментах, жаждая получить повышение или просто обменяться словом или кивком с королем, ежедневно направлявшимся со своей свитой в часовню.
Не меньшие знаки внимания оказывали и его дочери. Придворные искали ее благосклонности, кланяясь и расшаркиваясь, когда она проходила мимо. Она наслаждалась ощущением собственной значимости, искренне веря, что остается важной персоной, несмотря на статус незаконнорожденной. Однако она уже достаточно повзрослела, чтобы почувствовать темные стороны придворной жизни: лицемерие, коварные интриги, злословие, раздоры и зависть. И страх — порой почти осязаемый… Да и как могло быть иначе, если недовольство короля означало тюрьму, разорение или даже смерть?
Однако Элизабет предпочитала об этом не задумываться, подобные мысли слишком выбивали ее из колеи. К счастью, вокруг полно было великолепных развлечений — к примеру, первое Рождество для Екатерины в роли королевы, сопровождавшееся роскошными торжествами в Хэмптон-корте. Мачеха пришла в восторг от льняного чепчика, который трудолюбиво вышила для нее Элизабет.
Но в новом, тысяча пятьсот сорок четвертом году король слег из-за больной ноги.
— Можно мне навестить отца? — спросила Элизабет у Екатерины Парр. — Меня беспокоит его здоровье.
— Не сейчас, — рассеянно ответила королева, переставляя в вазах свои любимые цветы. — Он не слишком хорошо себя чувствует, чтобы принимать посетителей.
— Ему станет лучше? — тревожно спросила девочка.
Екатерина с некоторым усилием вернулась с небес на землю.
— Да, конечно, — быстро ответила она с нарочитой уверенностью. — Подожди день-другой, а потом, возможно, тебе разрешат с ним увидеться.
Екатерина сдержала слово, но, когда неделей позже Элизабет наконец пустили в королевские покои, она ужаснулась при виде посеревшего и осунувшегося от боли лица Генриха. Туго забинтованная нога опиралась на скамеечку. Элизабет с трудом отбросила мысль о его скорой смерти, не в силах представить себе мир без отца. Ведь он управлял всем на свете, и без него даже день не смел смениться ночью! Он никак не мог умереть! Это было немыслимо.
Стараясь не морщиться от стоявшей в комнате приторной вони, Элизабет присела в почтительном реверансе.
— Встань, дочь моя, — молвил король. — Прости, что не разрешал тебе прийти. Мне не хотелось, чтобы ты видела меня столь низко павшим.
Он страдальчески пошевелился в кресле, вздрогнув от боли, пронзившей голень.
— Кость никуда не годится, — скривился он. — Она докучает мне с тех пор, как много лет назад меня угораздило сверзиться с лошади. И хуже того, эти никудышные доктора убеждают меня ограничиваться в еде. Они говорят, будто я слишком растолстел. Ты тоже так думаешь, Бесси?
— Нет, сир, — ответила Элизабет. — Я не зашла бы в своих мыслях так далеко.
— Вот и я сказал этим мошенникам, что они зашли слишком далеко! Ха! Ты прямо вся в отца, да, Бесси?
Элизабет улыбнулась. Ей нравилось, когда отец называл ее Бесси и смеялся с ней вместе. Она знала, что он ее любит, и переполнялась блаженным ощущением счастья и безопасности.
— Не волнуйся, — молвил король. — Через пару дней я снова буду на ногах, здоровый как лошадь. А пока присядь и расскажи, чему ты в последнее время училась.
— Я изучала Цицерона, — гордо заявила Элизабет.
— Appetitus rationi pareat — можешь перевести?
— Да, сэр. Пусть желаниями правит разум.
— Хорошее изречение, — сказал он.
Пожалуй, ему самому стоило следовать тому же принципу, когда он добивался расположения ее матери, не задумываясь о последствиях своей безрассудной страсти. Впрочем, тогда он был моложе и считал себя непобедимым образчиком силы и мужественности. «А теперь, — печально подумал он, — я лишь преждевременно состарившаяся развалина. Да хранит меня Бог, пока не повзрослеет мой маленький сын».
— Saepe ne utile quidem est scire quid futurum sic, — грустно процитировал король.
Элизабет неуверенно взглянула на него.
— Это мне тоже перевести, сэр? — нерешительно спросила она.
— Да-да. — Генрих вымученно улыбнулся.
— Часто, — сказала девочка, тщательно подбирая слова, — нет пользы знать, что будет потом.
— Еще один трюизм, — заметил король, — и, увы, столь же верный. Цицерон знал, что говорил.
— Мне особенно нравится другое высказывание, — сказала Элизабет. — Semper eadem — всегда одно и то же. Надеюсь, всегда будет одно и то же, и я всегда буду любить вас, королеву и моего брата-принца.
— Рад слышать, что ты столь предана долгу, дитя мое, — ответил Генрих, простирая руку, отягощенную многими перстнями, и гладя девочку по плечу. — Мне очень понравился твой подарок королеве. Сшей мне такой же ночной колпак. — Глаза его озорно блеснули.
— Сэр, я вовсе не хотела вас обойти! — взволнованно возразила Элизабет. — Я просто хотела выразить свое почтение королеве за ее доброту.