Репродукции... Некоторые я уже снял, но сколько их еще? На стенах, кровати, окнах и даже потолке бешеный водоворот ярких красок, блеска, великолепия.
По крайней мере, они когда-то казались мне великолепными. С тех пор как в музее «Метрополитен» Майерс навсегда сместил фокус моего зрения, я видел не согретые солнцем кипарисы, мирные поля, сады и луга, а заломленные руки, разверстые пасти, черные точки измученных глаз и распухшие синие узлы бьющихся в смертельной агонии тел. «Синий для безумия»...
Надо же, небольшая корректировка восприятия — и на месте садов и лугов появляются ухмыляющиеся демоны. Воистину Ван Дорн основал новое направление импрессионизма, населив творения божьи отвратительными тварями. Его картины не славили Создателя, а внушали отвращение. Везде, куда бы он ни посмотрел, Ван Дорн видел собственный кошмар. В самом деле, синий для безумия... Если слишком зациклиться на нем в частности и безумном таланте Ван Дорна в целом, то сойдешь с ума. «Умоляю тебя, заклинаю, никогда больше не смотри на картины Ван Дорна!» Может, перед тем как окончательно угаснуть, рассудок Майерса ненадолго просветлел, и он пытался меня предупредить? «Не могу больше... Больно, больно!!! Очень устал. Уезжаю домой». В каком-то смысле так и случилось.
А потом вспомнилось еще кое-что ужасное: «Они все пытались писать в стиле Ван Дорна», — сказал Майерс. И, словно по мановению волшебной палочки, из пестрого сумбура репродукций глаза вычленили два прикрепленных к стене рисунка. С неистово бьющимся сердцем я встал из-за стола и подошел поближе.
Любительские рисунки... Хотя все правильно — Майерс, в конце концов, был лишь теоретиком. Краски наложены неумело, особенно пятна синего и оранжевого. Кипарисы кривобокие, скалы у их основания на скалы-то не похожи. Небо — просто синяя полоска. Зато ясно, что обозначают черные точки и неловкие синие мазки. Крошечные лица, они угадывались, хотя полноценно изобразить их Майерсу не хватило таланта. Зато ван-дорновское безумие каким-то образом передалось.
В деревенской церкви зазвонили колокола, и, упав на колени, я стал молиться о том, чтобы мятежная душа моего друга нашла покой.
* * *
Было совсем темно, когда я наконец вышел из отеля. Хотелось вырваться из мрака ван-дорновского номера, прогуляться и как следует все обдумать. Ноги сами привели меня к зданию клиники, где Майерсу удалось завершить начатое в отеле. В приемном покое я назвал фамилию друга и через пять минут познакомился с привлекательной темноволосой женщиной слегка за тридцать.
Кларисса, так звали медсестру, говорила по-английски более чем прилично.
— Вы выхаживали моего друга, — начал я, — а потом прислали его письмо со своей припиской.
Женщина кивнула.
— Мистер Майерс очень меня беспокоил. Он так страдал!
Флуоресцентные лампы заливали коридор мертвенно-голубым светом. Мы присели на кушетку.
— Пытаюсь понять, почему он это сделал. Кажется, я знаю, в чем дело, но хотелось бы услышать ваше мнение.
В теплых карих глазах собеседницы появилось настороженное выражение.
— Мистер Майерс безвылазно сидел в своем номере, постоянно работал. — Кларисса покачала головой. — Порой разум превращается в ловушку, в которой гибнет душа.
— Но ведь он радовался тому, что сюда приехал?
— Да.
— Несмотря на исследования, вел себя так, будто приехал в отпуск?
— Пожалуй.
— Тогда что же его изменило? Согласен, мистер Майерс был человеком необычным. Чувствительным, легковозбудимым... И все же ему нравилось заниматься исследованиями. Может, вид у него был не слишком цветущий, еще бы, при таких нагрузках, но он был счастлив. В хлипком теле жил блестящий ум. Что же нарушило баланс?
— Нарушило?..
— Ну, что ввергло его в депрессию? Что такого мог узнать мистер Майерс...
Кларисса встала и посмотрела на часы.
— Простите! Рабочий день закончился двадцать минут назад. Меня подруга ждет.
— Ну что же... Извините, не смею задерживать.
* * *
Выйдя из здания клиники, я сам взглянул на часы. Ничего себе, половина двенадцатого! От пережитого шока аппетит совершенно исчез. Нет, есть все-таки нужно! Я решительно вошел в бар отеля и заказал клубный сандвич с курицей и бокал «Шабли». Собираясь поесть в своей комнате, я так до нее и не дошел. Ван-дорновский номер и дневник манили словно магнит.
Сандвич и вино показались совершенно безвкусными. Сидя за столом среди кружащихся в бешеном вихре красок и скрытых ужасов эстампов, я взял блокнот и попытался вникнуть.
В дверь постучали.
Два ночи, кто бы это мог быть?
Опять постучали, настойчивее. Может, администратор?
— Войдите, открыто, — по-французски сказал я.
Кларисса. Вместо форменного платья на ней джинсы, кроссовки и обтягивающий золотисто-желтый свитер.
— Простите, — сказала она по-английски, — в больнице я вела себя грубо.
— Все в порядке, вас ведь ждала подруга, а я задерживал.
Она смущенно пожала плечами.
— Иногда приходится работать допоздна, и ни на что не хватает времени.
— Понятно.
Кларисса провела рукой по длинным каштановым волосам.
— Подруга устала. Я шла домой мимо отеля, увидела свет и подумала...
Я вежливо кивнул.
Неужели ван-дорновский номер пугает Клариссу? Трудно сказать: в отличие от голубых, в карих глазах ничего невозможно прочитать.
— В тот вечер мы с доктором примчались сюда на всех парах. Как красота может приносить такие мучения?
— Красота? — глядя на разверстые рты, удивился я.
— Вам нельзя здесь оставаться! Не совершайте ту же ошибку, что ваш друг!
— Ошибку?
— Вы так долго летели, пережили шок... Не мучьте себя, отдохните!
— Я только начал разбирать его вещи. Нужно упаковать их и переслать в Штаты.
— Тогда торопитесь! Нельзя думать о том, что здесь произошло. Не окружайте себя предметами, которые расстроили вашего друга. Зачем усугублять горе?
— Не окружать себя? Мой друг говорил «погружаться»...
— У вас измученный вид... Пойдемте, отведу вас в номер. — Кларисса протянула мне руку. — Утро вечера мудренее. Если нужна таблетка...
— Снотворное не понадобится, спасибо. — Я взял медсестру за руку, и мы вышли в прихожую.
На секунду я оглянулся на яркий водоворот эстампов — растворенный в красоте ужас. Прочитав безмолвную молитву за спасение души Майерса, я выключил свет и запер дверь.
Коридор.
Мой номер.
Кларисса сажает меня на кровать.