По вечерам бывало пасео — гулянье. После обеда, в течение
часа, все красивые девушки и офицеры местного гарнизона, все модники и модницы
Памплоны прогуливались по улице, примыкающей к площади, меж тем как террасы
кафе наполнялись обычной послеобеденной публикой.
Каждое утро я сидел в кафе, прочитывал мадридские газеты, а
потом гулял по улицам или отправлялся за город. Иногда Билл гулял со мной.
Иногда он писал в своей комнате. Роберт Кон проводил утро за изучением
испанского языка или старался попасть в парикмахерскую, чтобы побриться. Брет и
Майкл никогда не показывались раньше двенадцати. Потом мы все пили вермут в
кафе. Мы вели тихую жизнь, и никто не напивался. Раза два я ходил в церковь,
один раз с Брет. Она сказала, что хотела бы послушать, как я исповедуюсь, но я
объяснил ей, что, во-первых, это невозможно, а во-вторых, вовсе не так
интересно, как кажется, и, кроме того, я говорил бы на языке, которого она не
знает. Когда мы вышли из церкви, мы встретили Кона, и, хотя было очевидно, что
он выследил нас, он держался просто и мило, и мы втроем отправились в цыганский
табор, и одна из цыганок погадала Брет.
Было прекрасное утро, над горами плыли высокие белые облака.
Ночью прошел небольшой дождь, и на плато пахло свежестью и прохладой, и оттуда
открывался чудесный вид. Нам всем было хорошо и покойно, и я ничего не имел
против Кона. Невозможно было раздражаться в такой чудесный день.
Это был последний день перед фиестой.
Глава 15
В воскресенье, шестого июля, ровно в полдень, фиеста
взорвалась. Иначе этого назвать нельзя. Люди прибывали из деревень все утро, но
они растворялись в городе, и их не было заметно. Площадь под жарким солнцем
была так же тиха, как в любой будний день. Крестьяне собирались в винных лавках
подальше от центра. Там они пили, готовясь к фиесте. Они столь недавно покинули
свои равнины и горы, что им требовалось время для переоценки ценностей. Они не
могли сразу решиться на цены в дорогих кафе. В винных лавках они получали
полной мерой за свои деньги. Деньги еще представляли определенную ценность,
измеряемую рабочими часами и бушелями проданного хлеба. В разгар фиесты людям
уже будет все равно, сколько платить и где покупать. Но в первый день праздника
святого Фермина они с раннего утра засели в винных лавках на узких улочках
города. Я шел в собор к утренней службе и по дороге слышал их пение,
доносившееся из открытых дверей лавок. Они понемножку разгорячались. Служба
начиналась в одиннадцать часов, народу в соборе было много. День святого
Фермина — местный престольный праздник.
Выйдя из собора, я спустился под гору и пошел по улице,
ведущей к площади. Было около двенадцати часов. За столиком в кафе сидели
Роберт Кон и Билл. Мраморные столики и белые плетеные кресла исчезли. Их
заменили чугунные столики и крепкие складные стулья. Кафе напоминало военное
судно, готовое к бою. Сегодня нельзя было просидеть все утро над газетами,
ничего не заказывая. Не успел я сесть, как ко мне подошел официант.
— Что вы пьете? — спросил я Билла и Роберта.
— Херес, — сказал Кон.
— Jerez, — сказал я официанту.
Не успел официант принести херес, как над площадью взвилась
ракета — сигнал открытия фиесты. Ракета вспыхнула, и серый шар дыма повис
высоко в воздухе над театром «Гаяр», на другом конце площади. Серый шар висел в
небе, словно только что разорвалась шрапнель, и, пока я смотрел на него,
взвилась еще одна ракета, выпуская струйки дыма под ярким солнцем. Я увидел
яркую вспышку света, и в небе появилось еще одно облачко дыма. Когда взвилась
вторая ракета, под аркадой, где минуту назад было пусто, толпилось уже столько
народу, что официант едва пробрался к нашему столику, держа бутылку в высоко
поднятой руке. Люди со всех сторон устремлялись на площадь, и слышно было, как
по улице приближаются дудки, флейты и барабаны. Оркестр играл riau-riau — дудки
пронзительно, барабаны дробно, — а за музыкантами, приплясывая, шли мужчины и
подростки. Когда музыка замолкала, они все становились на корточки посреди
улицы, а когда флейты и дудки взвизгивали и плоские, гулкие барабаны начинали
выбивать сухую дробь, они все вскакивали и пускались в пляс. Толпа была такая
густая, что видны были только плечи и головы танцоров, ходившие вверх и вниз.
По площади, согнувшись, шел человек и играл на свирели, за
ним с криком бежали дети и дергали его за полы. Он пересекал площадь, а дети бежали
за ним, и он, не переставая дудеть, прошел мимо кафе и свернул в переулок. Мы
увидели его бессмысленное рябое лицо, когда он шел мимо нас, играя на свирели,
а за ним по пятам бежали дети, дергали его и кричали.
— Это, должно быть, местный дурачок, — сказал Билл. — Ох,
поглядите-ка!
По улице двигались танцоры. Вся улица сплошь была запружена
танцорами — одни мужчины. Они танцевали под свой собственный оркестр из дудок и
барабанов. Это был какой-то союз, и все были в синих рабочих блузах с красными
платками вокруг шеи, и на двух шестах несли большое полотнище. Окруженные
толпой, они вступили на площадь, и полотнище плясало вверх и вниз вместе с
ними.
«Да здравствует вино! Да здравствуют иностранцы!» — было
написано на полотнище.
— Где иностранцы? — спросил Роберт Кон.
— Иностранцы — это мы, — сказал Билл.
Беспрерывно взвивались ракеты. Теперь все столики были
заняты. Площадь пустела, и толпа растекалась по кафе.
— Где Брет и Майкл? — спросил Билл.
— Я пойду приведу их, — сказал Кон.
— Приведите.
Фиеста началась по-настоящему. Она продолжалась день и ночь
в течение семи суток. Пляска продолжалась, пьянство продолжалось, шум не
прекращался. Все, что случилось, могло случиться только во время фиесты. Под
конец все стало нереальным, и казалось, что ничто не может иметь последствий.
Казалось неуместным думать о последствиях во время фиесты. Все время, даже
когда кругом не шумели, было такое чувство, что нужно кричать во весь голос,
если хочешь, чтобы тебя услышали. И такое же чувство было при каждом поступке.
Шла фиеста, и она продолжалась семь дней.
Днем состоялась пышная религиозная процессия. Святого
Фермина носили из церкви в церковь. В процессии шли все сановники города,
гражданские и духовные. Мы не видели их: толпа была слишком велика. Впереди и
позади процессии отплясывали riau-riau. В толпе выделялась группа танцоров в
желтых рубашках. Все, что нам удалось увидеть от процессии сквозь густую толпу,
заливавшую тротуары и прилегающие к площади улицы, — это деревянных индейцев
тридцати футов вышиной и таких же арапов, короля и королеву, торжественно
вальсирующих под звуки riau-riau.