Верная жена - читать онлайн книгу. Автор: Роберт Гулрик cтр.№ 53

— А я — нет. Стою на месте.

— Хэтти Рено была моей лучшей подругой. Сейчас я едва ее помню. Не из-за того, что я такая злая, просто у меня все изменилось.

— Ты притворяешься.

Кэтрин на мгновение отложила иголку.

— Нет. Просто я устала плохо относиться к людям.

— Ко мне ты никогда плохо не относилась.

— Мы ужасно относились друг к другу. Это было другое время, что-то вроде сумасшествия, Антонио. Сейчас все прошло. Пожалуйста, пойми это. Ты должен помириться с отцом.

Она снова взялась за шитье. По темному подолу побежали быстрые стежки.

— Я очень устал. Так устал, что ты и представить не можешь.

— Конечно, это тяжело, — Кэтрин сочувственно на него посмотрела, — Ральф ужасно с тобой поступал. Ты должен его простить. Пока не сделаешь этого, он сам себя не простит.

— Ты пыталась его убить.

— А потом остановилась. Не смогла. Что-то во мне щелкнуло. Сейчас я и мухи не обижу.

— Когда-то ты была на все готова ради меня. Ты обещала мне.

— Я была другим человеком. Обещал тебе другой человек.

— Вот как?

Глаза Кэтрин вспыхнули.

— В чем ты еще нуждаешься? Ральф любит тебя. У тебя его деньги. Его внимание. Воспользуйся этим. Построй свою жизнь.

Тони прикоснулся к подолу ее платья. Ощутил, как по пальцам пробежал огонь. Дотронулся до ее туфли.

— Не надо.

— Для тебя это ничего не значит? Совсем ничего?

— Ничего. Не делай этого.

Антонио встал и зашагал прочь; по мраморному полу стучали его каблуки. Он не знал, куда направляется и что хочет сделать.

Неужели она не врет? Невозможно с такой легкостью отказаться от прошлого. Невозможно отрицать то, чем они были друг для друга, как проводили время, какие строили планы.

Уединившись в своей комнате, он пил бренди. Если не добьется смерти отца, то вернет себе любовницу. Кэтрин не может так легко отказаться от порочных удовольствий. Антонио желал ее. Эта мысль прострелила ему мозг, после чего наступила темнота.

Быстро миновав коридор, он спустился по лестнице, вышел в большой холл под венецианскими светильниками, а оттуда — в оранжерею. Кэтрин по-прежнему была на своем месте, но, видимо, почувствовала, что он приближается, потому что отложила шитье. Она сидела тихо и спокойно, ждала его. Глаза ее расширились, на лице отразились смешанные чувства.

Тони взял ее за руки. Она отпрянула. Он схватил ее за плечи и притянул к себе. Прижал ее тело, впился губами в губы. Кэтрин дрожала.

— Антонио, не делай этого. Умоляю тебя.

— Я должен. Извини. Должен.

Он снова поцеловал ее. Одной рукой он гладил ее лицо, другой крепко придерживал. Подсунув руку под платье, он гладил ее кожу, теплую и гладкую. В нем горел огонь, он знал, что возврата не будет. Кэтрин хочет этого; она должна вспомнить, что хочет. Он повторял себе эту фразу снова и снова.

Потом утратил всякое соображение, потерял способность мыслить и превратился в чистое движение. Его губы и руки вернули ее в дни и ночи, которые они проводили в комнате в Сент-Луисе. Тогда она была кем-то другим, женщиной, жившей ради себя и плотских наслаждений, которая отдавалась почти любому. Она смеялась и презирала обычный мир с его моралью, и Антонио был ее дикой любовью. Они были похожи в своих желаниях, он покрывал ее тело поцелуями и владел ею безраздельно.

Кэтрин была восторгом и мучением его молодости, и вдруг он понял, что сама по себе она мало что значит. Она была лишь средством забвения, с нею он парил над землей, и он хотел вернуть себе это ощущение. Если не сделает этого, то умрет.

Сейчас она была другой. Незнакомой. Казалось, она предстала в чужом обличье. Приманки ее прошлого исчезли, а платье, волосы и чистое лицо новой жизни она надела на себя для его развлечения.

Она сопротивлялась, дралась, и это тоже его заводило. Он мог взять ее против ее воли, как делал раньше, например, когда Кэтрин злилась на него. Когда он бывал слишком груб, или очень пьян, или надолго пропадал, она все же входила к нему в комнату, ложилась рядом и позволяла овладевать собой. Просто ей некуда было деться, она считала, что ее место — под забором, и Антонио был тем самым забором, под которым она жила.

Он порвал на себе рубашку, и Кэтрин стала его царапать, ее ногти глубоко впились в его тело, изранив до крови. Она кричала, звала миссис Ларсен. Антонио заткнул ей ладонью рот, задрал юбку и стал рвать чулки и нижнее белье, пока ее кожа не оказалась у него под пальцами. Затем успокоился. Стал дышать ровнее. На секунду все затихло, только птицы пели. Его рука двинулась к ее промежности. Антонио по-прежнему прикрывал ей рот, чтобы она молчала.

Затем убрал ладонь и поцеловал ее, засунул ей в рот язык, укусил ее губы. Кэтрин по-прежнему не могла издать ни звука. Она извивалась в его объятиях, слышно было лишь шуршание юбки, хлопанье птичьих крыльев да шелест пальмовых листьев, на которые садились птицы. Он целовал ее глаза, лоб. Лизал лицо и мочки ушей. Ему казалось, что он горит.

Ему нужно было, чтобы она захотела его. Он мечтал, чтобы она никогда его не бросила, не покинула в том сумасшедшем плане, который они придумали. И чтобы она никогда больше не спала с его отцом. Кэтрин принадлежала только ему — Антонио. Она была желанием его юности, девушкой с конки, дамой в ресторане, шлюхой в темном переулке.

Он порвал ее платье. Два быстрых движения, и оно раскрылось. Порвал тонкую сорочку и увидел ее грудь, темные прямые соски. Антонио упал на колени и потянул Кэтрин на себя, стал целовать грудь, кусать соски. Он понимал, что насилует, что поступает против ее воли, но и это его возбуждало.

Порвав юбку, он обнажил темный треугольник. Кэтрин все еще стояла, ее руки были на его голове. Его волосы растрепались, промокли от пота и усилий. Он делал это, потому что стремился еще на шаг приблизиться к смерти.

Она плакала, слышно было, как сбивалось ее дыхание. Он поднялся и слизал с ее лица слезы, стянул брюки и вошел в нее вопреки ее желанию. Но ему было все равно. Она более не была для него Кэтрин. Она стала чужой, и ему было безразлично, что он причиняет ей боль и унижение. Она — его последняя женщина. Это — последний раз. Он никогда ее больше не увидит.

Кэтрин дважды ударила его. Вонзила в него свои ножницы. Вынула их из корзинки для рукоделия, висевшей на подлокотнике стула, и воткнула ему в спину, а когда он в шоке отшатнулся, вонзила в плечо. Ее платье было распахнуто, сорочка висела на обнаженном теле; было заметно, что оно начало полнеть. Кэтрин наклонилась вперед и закричала от страха, гнева и отчаяния.

— Зачем? — спрашивала она, — Зачем?

Она повторяла это снова и снова.

Теперь и он закричал. Кровь текла из его плеча и спины, он выл от боли, рыдал по всему, что потеряно, по всему, что навсегда сломалось, по всему, чего не мог вернуть. Он забыл, с какой целью пришел в оранжерею.