— У меня еще есть по бутылке на брата, чтоб с собой взять, —
сказал Аймо.
— Вы совсем не спали?
— Я не люблю долго спать. Я поспал немного.
— Завтра мы будем спать в королевской постели, — сказал
Бонелло. Он был отлично настроен.
— Завтра, может статься, мы будем спать в дерьме, — сказал
Пиани.
— Я буду спать с королевой, — сказал Бонелло. Он оглянулся,
чтоб посмотреть, как я отнесся к его шутке.
— Ты будешь спать с дерьмом, — сказал Пиани сонным голосом.
— Это государственная измена, tenente, — сказал Бонелло. —
Правда, это государственная измена?
— Замолчите, — сказал я. — Слишком вы разгулялись от капли
вина.
Дождь лил все сильнее. Я поглядел на часы. Было половина
десятого.
— Пора двигать, — сказал я и встал.
— Вы с кем поедете, tenente? — спросил Бонелло.
— С Аймо. Потом вы. Потом Пиани. Поедем по дороге на
Кормонс.
— Боюсь, как бы я не заснул, — сказал Пиани.
— Хорошо. Я поеду с вами. Потом Бонелло. Потом Аймо.
— Это лучше всего, — сказал Пиани. — А то я совсем сплю.
— Я поведу машину, а вы немного поспите.
— Нет. Я могу вести, раз я знаю, что есть кому меня
разбудить, если я засну.
— Я вас разбужу. Погасите свет, Барто.
— А пускай его горит, — сказал Бонелло. — Нам здесь больше
не жить.
— У меня там сундучок в комнате, — сказал я. — Вы мне
поможете его снести, Пиани?
— Мы сейчас возьмем, — сказал Пиани. — Пошли, Альдо.
Он вышел вместе с Бонелло. Я слышал, как они поднимались по
лестнице.
— Хороший это город, — сказал Бартоломео Аймо. Он положил в
свой вещевой мешок две бутылки вина и полкруга сыру. — Другого такого города
нам уже не найти. Куда мы отступаем, tenente?
— За Тальяменто, говорят. Госпиталь и штаб будут в Порденоне.
— Тут лучше, чем в Порденоне.
— Я в Порденоне не был, — сказал я. — Я только проезжал
мимо.
— Городок не из важных, — сказал Аймо.
Глава 28
Когда мы выезжали из Гориции, город в темноте под дождем был
пустой, только колонны войск и орудий проходили по главной улице. Еще было
много грузовиков и повозок, все это ехало по другим улицам и соединялось на
шоссе. Миновав дубильни, мы выехали на шоссе, где войска, грузовики, повозки,
запряженные лошадьми, и орудия шли одной широкой, медленно движущейся колонной.
Мы медленно, но неуклонно двигались под дождем, почти упираясь радиатором в
задний борт нагруженного с верхом грузовика, покрытого мокрым брезентом. Вдруг
грузовик остановился. Остановилась вся колонна. Потом она снова тронулась, мы
проехали еще немного и снова остановились. Я вылез и пошел вперед, пробираясь
между грузовиками и повозками и под мокрыми мордами лошадей. Затор был где-то
впереди. Я свернул с дороги, перебрался через канаву по дощатым мосткам и пошел
по полю, начинавшемуся сразу же за канавой. Удаляясь от дороги, я все время
видел между деревьями неподвижную под дождем колонну. Я прошел около мили.
Колонна стояла на месте, хотя за неподвижным транспортом мне видно было, что
войска идут. Я вернулся к машинам. Могло случиться, что затор образовался под
самым Удине. Пиани спал за рулем. Я уселся рядом с ним и тоже заснул. Спустя
несколько часов я услышал скрежет передачи на грузовике впереди нас. Я разбудил
Пиани, и мы поехали, то подвигаясь вперед на несколько ярдов, то
останавливаясь, то снова трогаясь. Дождь все еще шел.
Ночью колонна снова стала и не двигалась с места. Я вылез и
пошел назад, проведать Бонелло и Аймо. В машине Бонелло с ним рядом сидели два
сержанта инженерной части. Когда я подошел, они вытянулись и замерли.
— Их оставили чинить какой-то мост, — сказал Бонелло. — Они
не могут найти свою часть, так я согласился их подвезти.
— Если господин лейтенант разрешит.
— Разрешаю, — сказал я.
— Наш лейтенант американец, — сказал Бонелло. — Он кого
хочешь подвезет.
Один из сержантов улыбнулся. Другой спросил у Бонелло, из
североамериканских я итальянцев или из южноамериканских.
— Он не итальянец. Он англичанин из Северной Америки.
Сержанты вежливо выслушали, но не поверили. Я оставил их и
пошел к Аймо. Рядом с ним в машине сидели две девушки, и он курил, откинувшись
в угол.
— Барто, Барто! — сказал я. Он засмеялся.
— Поговорите с ними, tenente, — сказал он. — Я их не
понимаю. Эй! — он положил руку на бедро одной из девушек и дружески сжал его.
Девушка плотнее закуталась в шаль и оттолкнула его руку. — Эй! — сказал он. —
Скажите tenente, как вас зовут и что вы тут делаете.
Девушка свирепо поглядела на меня. Вторая девушка сидела
потупившись. Та, которая смотрела на меня, сказала что-то на диалекте, но я ни
слова не понял. Она была смуглая, лет шестнадцати на вид.
— Sorella? [Сестра? (итал.)] — спросил я, указывая на вторую
девушку.
Она кивнула головой и улыбнулась.
— Так, — сказал я и потрепал ее по колену. Я почувствовал,
как она съежилась, когда я прикоснулся к ней. Сестра по-прежнему не поднимала
глаз. Ей можно было дать годом меньше. Снова Аймо положил руку старшей на
бедро, и она оттолкнула ее. Он засмеялся.
— Хороший человек. — Он указал на самого себя. — Хороший
человек. — Он указал на меня. — Не надо бояться.
Девушка смотрела на него свирепо. Они были похожи на двух
диких птиц.
— Зачем же она со мной поехала, если я ей не нравлюсь? —
спросил Аймо. — Я их только поманил, а они сейчас же влезли в машину. — Он
обернулся к девушке. — Не бойся, — сказал он. — Никто тебя не… — Он употребил
грубое слово. — Тут негде… — Я видел, что она поняла слово, но больше ничего. В
се глазах, смотревших на него, был смертельный испуг. Она еще плотнее
закуталась в свою шаль. — Машина полна, — сказал Аймо. — Никто тебя не… Тут
негде…
Каждый раз, когда он произносил это слово, девушка
съеживалась. Потом, вся съежившись и по-прежнему глядя на него, она заплакала.
Я увидел, как у нее затряслись губы и слезы покатились по ее круглым щекам.
Сестра, не поднимая глаз, взяла ее за руку, и так они сидели рядом. Старшая,
такая свирепая раньше, теперь громко всхлипывала.
— Испугалась, видно, — сказал Аймо. — Я вовсе не хотел
пугать ее.