Я остановил машину, вышел и заговорил с хозяйкой. Девицы из
офицерского дома уехали рано утром, сказала она. Куда они направляются? В
Конельяно, сказала она. Грузовик тронулся. Девица с толстыми губами снова
показала нам язык. Хозяйка помахала рукой. Две девицы продолжали плакать. Другие
с любопытством оглядывали город. Я снова сел в машину.
— Вот бы нам ехать вместе с ними, — сказал Бонелло. —
Веселая была бы поездка.
— Поездка и так будет веселая, — сказал я.
— Поездка будет собачья.
— Я это и подразумевал, — сказал я. Мы выехали на аллею,
которая вела к нашей вилле.
— Хотел бы я быть там, когда эти пышечки расположатся на
месте и примутся за дело.
— Вы думаете, они так сразу и примутся?
— Еще бы! Кто же во второй армии не знает этой хозяйки?
Мы были уже перед виллой.
— Ее называют мать игуменья, — сказал Бонелло. — Девицы
новые, но ее-то знает каждый. Их, должно быть, привезли только что перед
отступлением.
— Теперь потрудятся.
— Вот и я говорю, что потрудятся. Хотел бы я позабавиться с
ними на даровщинку. Все-таки дерут они там, в домах. Государство обжуливает
нас.
— Отведите машину, пусть механик ее осмотрит, — сказал я. —
Смените масло и проверьте дифференциал. Заправьтесь, а потом можете немного
поспать.
— Слушаюсь.
Вилла была пуста. Ринальди уехал с госпиталем. Майор увез в
штабной машине медицинский персонал.
На окне оставлена была для меня записка с указанием
погрузить на машины оборудование, сложенное в вестибюле, и следовать в
Порденоне. Механики уже уехали. Я вернулся в гараж. Остальные две машины
пришли, пока я ходил на виллу, и шоферы стояли во дворе. Опять стал накрапывать
дождь.
— Я до того спать хочу, что три раза заснул по дороге от
Плавы, — сказал Пиани. — Что будем делать, tenente?
— Сменим масло, смажем, заправимся, подъедем к главному
входу и погрузим добро, которое нам оставили.
— И сразу в путь?
— Нет, часа три поспим.
— Черт, поспать — это хорошо, — сказал Бонелло. — А то бы я
за рулем заснул.
— Как ваша машина, Аймо? — спросил я.
— В порядке.
— Дайте мне кожан, я помогу вам.
— Не нужно, tenente, — сказал Аймо. — Тут дела немного. Вы
идите укладывать свои вещи.
— Мои вещи все уложены, — сказал я. — Я пойду вытащу весь
этот хлам, что они нам оставили. Подавайте машины, как только управитесь.
Они подали машины к главному входу виллы, и мы нагрузили их
госпитальным имуществом, которое было сложено в вестибюле. Скоро все было
готово, и автомобили выстроились под дождем вдоль обсаженной деревьями аллеи.
Мы вошли в дом.
— Разведите огонь в кухне и обсушитесь, — сказал я.
— Наплевать, буду мокрый, — сказал Пиани. — Я спать хочу.
— Я лягу на кровати майора, — сказал Бонелло. — Лягу там,
где старикашке сны снились.
— Мне все равно, где ни спать, — сказал Пиани.
— Вот тут есть две кровати. — Я отворил дверь.
— Я никогда не был в этой комнате, — сказал Бонелло.
— Это была комната старой жабы, — сказал Пиани.
— Ложитесь тут оба, — сказал я. — Я разбужу вас.
— Если вы проспите, tenente, нас австрийцы разбудят, —
сказал Бонелло.
— Не просплю, — сказал я. — Где Аймо?
— Пошел на кухню.
— Ложитесь спать, — сказал я.
— Я лягу, — сказал Пиани. — Я весь день спал сидя. У меня
прямо лоб на глаза наезжает.
— Снимай сапоги, — сказал Бонелло. — Это жабина кровать.
— Плевать мне на жабу!
Пиани улегся на кровати, вытянув ноги в грязных сапогах,
подложив руку под голову. Я пошел на кухню. Аймо развел в плите огонь и
поставил котелок с водой.
— Надо приготовить немножко спагетти, — сказал он. —
Захочется есть, когда проснемся.
— А вы спать не хотите, Бартоломео?
— Не очень. Как вода вскипит, я пойду. Огонь сам погаснет.
— Вы лучше поспите, — сказал я. — Поесть можно сыру и
консервов.
— Так будет лучше, — сказал он. — Тарелка горячего подкрепит
этих двух анархистов. А вы ложитесь спать.
— В комнате майора есть постель.
— Вот вы там и ложитесь.
— Нет, я пойду в свою старую комнату. Хотите выпить,
Бартоломео?
— Когда будем выезжать, tenente. Сейчас это мне ни к чему.
— Если через три часа вы проснетесь, а я еще буду спать,
разбудите меня, хорошо?
— У меня часов нет.
— В комнате майора есть стенные часы.
— Ладно.
Я прошел через столовую и вестибюль и по мраморной лестнице
поднялся в комнату, где жили мы с Ринальди. Шел дождь. Я подошел к окну и
выглянул. В надвигавшейся темноте я различил три машины, стоявшие одна за
другой под деревьями. С деревьев стекала вода. Было холодно, и капли повисали
на ветках. Я лег на постель Ринальди и не стал бороться со сном.
Прежде чем выехать, мы поели на кухне. Аймо приготовил
спагетти с луком и накрошил в миску мясных консервов. Мы уселись за стол и
выпили две бутылки вина из запасов, оставленных в погребе виллы. Было уже
совсем темно, и дождь все еще шел. Пиани сидел за столом совсем сонный.
— Мне отступление больше нравится, чем наступление, — сказал
Бонелло. — При отступлении мы пьем барбера.
— Это мы сейчас пьем. Завтра будем пить дождевую воду, —
сказал Аймо.
— Завтра мы будем в Удине. Мы будем пить шампанское. Там все
лежебоки живут. Проснись, Пиани! Мы будем пить шампанское завтра в Удине.
— Я не сплю, — сказал Пиани. Он положил себе на тарелку
спагетти и мяса. — Томатного соуса не хватает, Барто.
— Нигде не нашел, — сказал Аймо.
— Мы будем пить шампанское в Удине, — сказал Бонелло. Он
наполнил свой стакан прозрачным красным барбера.
— Не пришлось бы нам наглотаться дерьма еще до Удине, —
сказал Пиани.
— Вы сыты, tenente? — спросил Аймо.
— Вполне. Передайте мне бутылку, Бартоломео.