Затем толчком распахнула дверь ванной.
09.12. Эппендорф, Гамбург
Витренко улыбнулся Марии. Протянув руку, он обнял ее за спину и привлек к себе, словно они собирались танцевать. Мария чувствовала, как его крепкое мускулистое тело прижимается к ней.
— Ты любишь меня? — спросил он.
— Да, — ответила она, причем это была правда. Но охвативший ее ужас все разрастался. Василь чуть отодвинулся от нее, но держал по-прежнему крепко. Он провел лезвием ножа по ее плечам, по груди, а потом острый холодный кончик слегка вдавился в мягкую часть пониже грудины.
— Хочешь, чтобы я это сделал? — спросил он. — Снова?
— Да, я хочу чтобы ты снова это сделал. — Она смотрела в зеленые глаза, по-прежнему сияющие ледяным огнем.
Прогрохотал раскат грома. Затем еще один. Мария почувствовала, что давление кончика ножа на ее кожу нарастает, а затем ощутила острую боль, когда нож вошел в плоть. Прогремело еще два громовых раската, и мир вокруг погрузился во тьму.
Мария открыла глаза — прямо перед ней был доктор Минкс. Тот сидел, сложив перед собой ладони. Казалось, он только что хлопал в ладоши. Так вот что за гром вернул Марию к реальности! Выпрямившись, она окинула взглядом кабинет, словно желая убедиться, что действительно вернулась в реальный мир.
— Вы закрылись от меня, Мария, — проронил врач. — Вы не хотели, чтобы я там был.
— Он перехватил контроль, — возразила она и откашлялась, сообразив, что у нее дрожит голос.
— Ничего подобного, — покачал головой доктор Минкс. — Контроль принадлежал вам. Его не существует в ваших снах. Вы сами его воссоздаете. Управляете его словами и действиями. И это по вашей воле я ушел из сна. — Он помолчал, откинувшись в кресле. Еще раз заглянул в свои записи, продолжая хмуриться. — Вы опять видели тот же ландшафт и предметы?
— Да. Галеон — там, где в ту ночь находился патрульный катер водной полиции, а замок — на месте старого амбара. Но я не понимаю: почему во сне все так изысканно? Почему он в доспехах? И почему все становится как в каком-то историческом фильме?
— Не знаю. Возможно, это происходит потому, что вы мысленно пытаетесь загнать произошедшее той ночью в прошлое… далекое прошлое. Как бы в другую жизнь. Скажите, у вас возникает ощущение, что это та самая ночь, когда вас порезали?
— И да и нет. Это вроде бы та самая ночь, но в другом мире или в другом измерении, как-то так. Ну или, как вы сказали, в каком-то совершенно другом времени.
— И в этом сценарии вы позволяете агрессору приблизиться к вам? Подпускаете его вплоть до личного тесного контакта?
— А вот этого я никак не пойму, — сказала Мария. — Почему я позволяю ему прикасаться ко мне, хотя больше не выношу ничьих прикосновений?
— Потому что он причина вашей травмы. Источник вашего страха. Без этого человека у вас не было бы ни пост-травматического стресса, ни фобии, ни приступов паники.
Минкс достал толстый кожаный блокнот и начал что-то писать. Затем он вырвал страничку и протянул Марии:
— Я хочу, чтобы вы принимали вот это. Думаю, одной терапией нам не обойтись.
— Пилюли? — Мария даже не подумала взять рецепт.
— Пропанолол. Бета-блокатор. Его прописывают при высоком давлении. Доза очень небольшая. Я всего лишь хочу, чтобы вы принимали по одной таблетке, восемьдесят миллиграммов, в… скажем так, трудные дни. Можете даже по две, если станет совсем плохо. У вас нет астмы или каких-либо других проблем с дыхательными путями?
Мария отрицательно покачала головой и спросила:
— И что эта штука делает?
— Это ингибитор норадреналина. Он будет ограничивать образование некоторых веществ вашим организмом, когда вы будете испытывать страх. Или злость.
Доктор Минкс подтолкнул рецепт к Марии, и она взяла листочек.
— Это отразится на моей работоспособности?
Минкс улыбнулся:
— Не должно. Некоторые пациенты испытывают сонливость и усталость, но не в такой ситуации, как при приеме валиума. Возможно, вы будете слегка заторможенной, но больше никаких побочных эффектов. И, как я уже сказал, вам следует принимать препарат, только когда почувствуете, что это действительно необходимо.
Доктор Минкс встал и протянул Марии руку. Она заметила, что ладонь психотерапевта прохладная и мясистая. И влажная. Мария высвободила свою руку чуть быстрее, чем принято.
Договорившись с секретарем Минкса о приеме на следующей неделе, Мария направилась к лифту. По дороге она остановилась и достала из сумки, висевшей на плече, два предмета. Во-первых, носовой платок, которым тщательно вытерла руку, которую пожал Минкс. Во-вторых, свой девятимиллиметровый «ЗИГ-зауэр» в пристегивающейся кобуре, которую прикрепила к ремню брюк, прежде чем нажать кнопку вызова лифта.
09.12. Шанценфиртель, Гамбург
Кристина Драйер застыла в дверном проеме. Раскрыв рот, она хотела заорать, но от ужаса у нее перехватило горло и она не могла издать ни звука. В течение четырех лет, дважды в неделю, Кристина убирала ванную комнату герра Хаузера, доводя до стерильности. Она протирала каждую поверхность, выскребала каждый уголок, полировала каждый кран и каждую трубу. Это помещение было ей настолько хорошо знакомо, что она могла бы тут работать с закрытыми глазами.
Но не сегодня. Сегодня тут царил ад.
Ванная комната была большой и светлой. Высокое без занавесок окно, снизу с матовым стеклом, выходило на маленький квадратный внутренний дворик. По утрам солнце заливало ванную светом. Некоторым обстановка тут могла бы напомнить больничную, но не Кристине, для которой ничто не могло быть слишком чистым и слишком стерильным. Все помещение отделано кафелем: крупная небесно-голубая плитка на полу, мелкая кипенно-белая — на стенах. Убирать ванную комнату герра Хаузера всегда было истинным наслаждением, потому что свет проникал в каждый уголок, а кафель после обработки специальными средствами просто сиял.
Теперь же на небесно-голубой плитке пола разлилась блестящая на солнце огромная лужа крови. А на ее краю, обмякнув, между унитазом и краем ванны сидел герр Хаузер. Кровь сверкала на белом фаянсе. Мертвый Хаузер с широко открытым ртом был повернут к Кристине. Выражение его лица можно было бы принять за изумленное, если бы не недовольно нахмуренные брови. Здесь царила тишина, нарушаемая только стуком капель, медленно выбивающих татуировку на эмали ванны. Из горла Кристины снова вырвался было, но тут же замер клокочущий звук: нечто среднее между криком и позывом к рвоте.
Лицо Хаузера покрывали пятна крови. Кто-то прорезал линию, почти прямую, но местами рваную, на его лбу сантиметрах в пяти-шести над бровями. Порез был глубокий, до кости. И шел вокруг головы через виски и над ушами. Кожа, плоть и волосы над надрезом были сорваны. Залитое спекшейся кровью лицо и обнаженный череп Хаузера показались Кристине какой-то жуткой пародией на вареное яйцо на подставке. Еще больше крови было на рубашке и брюках, и Кристина заметила еще один разрез на горле и шее. Женщина выронила баллончике чистящим средством и прислонилась плечом к стене. Внезапно ноги у нее подкосились, она медленно сползла по стенке, и ее щека скользнула по прохладной кафельной плитке. Кристина плюхнулась, обмякнув, в углу возле двери, и ее поза стала зеркальным отражением мертвого клиента. Она разрыдалась.