— Идет сзади, — неохотно отозвалась она.
И тогда заметила, как на нее смотрел Уль. Его маленькие, искаженные по законам геометрической оптики стеклянными темницами глаза часто моргали. Клара поняла, что он очень взволнован. Художник медленно заговорил по-испански:
— Секретарь ван Тисха звонить только что… Ван Тисх едет сюда.
Она чувствовала жуткий холод. Сильно терла руки, но холод не проходил. Она знала, что холод никак не связан с тем, что на ней только короткий халатик, еле закрывающий бедра: ее загрунтовали защитным слоем с бело-желтой основой, и, как любое профессиональное полотно, она привыкла переносить самую неприятную температуру. Холод шел изнутри, он был напрямую связан с только что полученным известием.
Ван Тисх. Едет. Его приезда ждут с минуты на минуту.
Трудно описать переживания полотна в преддверии приезда великого мастера. Клара старалась придумать какое-нибудь сравнение, но в голову ничего не приходило: актера не сшибает с ног тень великого режиссера; никогда никакой ученик не будет испытывать такой дрожи перед учителем, которым он восхищается.
Боже мой, она вся дрожала. Чтобы Уль не видел, что она стучит зубами, она вошла в дом, походила по гостиной, сняла халат и встала в простую эскизную позу, почти войдя в состояние «покоя».
Там, перед ней, была фотография мужчины со спины.
О том, как выглядел ван Тисх, люди узнавали только по его изменчивым снимкам в журналах и репортажах. О его характере Клара тоже толком ничего не знала. Художники и полотна много говорили о нем, но на самом деле их мнения не имели под собой никакой основы. Однако она чудесно помнила впечатления тех, кто действительно его видел. Вики, например, которая ходила на некоторые из его классических лекций, утверждала, что было впечатление, будто перед тобой — автомат, нечто, лишенное собственной жизни, чудовище Франкенштейна, созданное самим чудовищем. «Но его создатель забыл наделить его жизнью», — добавляла она. Два года назад в Бильбао ей удалось познакомиться с Густаво Онфретти, одним из самых значительных полотен-мужчин в мире. Выставлявшийся в баскском музее «Гуггенхейм» в картине «Святой Себастьян» работы Ферручолли Онфретти прошел через руки ван Тисха в другой религиозной картине — «Святой Стефан». Она спросила его о встречах с великим художником в Эденбурге. Аргентинская модель окинула ее бездонным мрачным взглядом, а потом сказала только: «Ван Тисх — твоя тень».
Ван Тисх. Мэтр. Тень. Едет сюда.
Она отвела глаза от снимка и посмотрела на стены. Углы потолка были сглажены, и Клара предположила, что в них и спрятаны камеры. Она представила, как ван Тисх всматривается в экран, нажимает на клавиши, оценивает ее выражение и ее ценность как полотна. Она упрекнула себя в том, что раньше не подумала о вероятности скрытых камер. Их использовали многие художники: Брентано, Хоббер, Ферручолли… Если бы она знала или подозревала о них, она бы приложила больше усилий, чтобы полностью выложиться. Хотя, ясное дело, это не очень бы помогло после того, как Герардо все испортил. А если ван Тисх едет, чтобы ее прогнать? А если он скажет ей (если только он обратится к ней, а не к своим лакеям, потому что, в конце концов, она всего лишь материал): «Прости, я передумал, ты для этой картины не подходишь»?
«Успокойся. Пусть будет как будет».
Уль и Герардо вошли в гостиную и стали собирать краски и прятать их в сумки. Клара вышла из позы эскиза и посмотрела на них.
— Уходите? — спросила она по-английски. Ей не нравилась перспектива остаться в доме одной и ждать великого гения.
— Нет, нам нельзя уходить, мы должны его дождаться, — сказал Уль. — Мы немного приберем, чтобы произвести хорошее впечатление, — прибавил он, или по крайней мере Клара поняла его так. По-английски Уль говорил очень быстро. — Нам нужно его дождаться, чтобы знать, продолжать нам в том же духе или нет. Может, он захочет поработать над тобой лично. А может… — Тут он выдал поток слов, которые сбили Клару с толку. — Кто его знает. Нам нужно быть готовыми. Иногда… — Он поднял брови, сделал жест руками и одновременно фыркнул, словно говоря, что ван Тисх непредсказуем и следует ожидать худшего. Она не очень поняла, что он хотел сказать, и побоялась углубляться в тему. — Понимаешь?
— Да, — солгала она по-английски.
— Спокойно, — сказал Уль по-испански. — Все в порядке.
«В ответ врет мне по-испански», — подумала она.
Тень.
Точки, линии, многоугольники, тела. И в последнюю очередь — тень, подчеркивающая контур и придающая объемность окончательной форме.
Когда мы ждем появления кого-то, кого не знаем, мы представляем его как возвышающийся перед нами силуэт. Затем начинаем обтачивать его, рисовать черты, предугадывать. Мы все время понимаем, что ошибемся, что настоящий человек не будет в точности похож на наш силуэт, но выбросить этот абрис из головы мы не можем. Так он превращается в фетиш, в простое представление о субъекте, в марионетку, на которой мы можем потренироваться. Мы становимся напротив нее и оцениваем возможные варианты реакции. Что я должен сказать или сделать? Я понравлюсь ему таким, какой я есть? Улыбнусь и буду с ним любезным или, наоборот, приму его холодно, держа дистанцию? Клара уже очертила свой силуэт ван Тисха: она представляла его высоким и худощавым, немногословным, с напряженным взглядом. Неизвестно почему (может, потому, что она помнила пару таких фотографий в журнале) она добавила ему очки, линзы из широких стекол, которые увеличат диаметр его зрачков. И, конечно же, она придумала ему недостатки, потому что ее пугала возможность разочарования. Ван Тисх уродлив. Ван Тисх — эгоист. Ван Тисх — невежа. Ван Тисх груб. Она поняла, что все эти «недостатки» она охотно могла принять в таком гении, как он. Тогда она попыталась приписать ему другие, менее приемлемые: глупый, неловкий или заурядный ван Тисх. Последний из них, заурядный ван Тисх, казался ей наиболее невыносимым. Несмотря на это, она приложила усилия, чтобы представить его себе таким. Ван Тисх, который говорит и думает, как Хорхе («Боже мой»), который успокоит ее, которого она сможет удивить. Зрелый ван Тисх, рядом с которым двадцатичетырехлетняя Клара будет чувствовать свое превосходство. Или такой ван Тисх, как Герардо, — неопытный, грубоватый. Она наказывала себя всеми этими ван Тисхами, как истязают себя плетьми монахи. Они были для нее словно епитимьей за то наслаждение, которое, несомненно, принесет ей ван Тисх настоящий.
Она решила превратить утро в состояние постоянного ожидания. Свою штаб-квартиру она устроила в кухне, где из окна можно было наблюдать за фасадом дома. Она предпочитала ждать, а не притворяться, как Герардо и Уль (которые вышли из дома и болтали на крыльце), что ничего не происходит. Когда настал обед, она достала витаминизированный сок марки «Ароксен», проткнула его трубочкой и начала потягивать. Халат на ее скрещенных ногах был полуоткрыт. Какое-то время она раздумывала, не стоит ли как-то «подготовиться». Может, будет лучше совсем раздеться? Или навести черты лица, или по крайней мере накрасить глаза или обвести губы, чтобы изобразить улыбку? Но разве она не чистый лист бумаги? И не должна такой и оставаться? Она решила, что самый подходящий вариант — проявить пассивность.