Клара и тень - читать онлайн книгу. Автор: Хосе Карлос Сомоса cтр.№ 7

— Что бы это ни было, ясно одно: это дело электроники, — ответил полицейский. — Думаем, хирургический трепан или какая-то автоматическая пила. Каждая рана — глубокий ровный разрез. — Он протянул руку через стол и кончиком карандаша указал на одну из ближайших к нему фотографий. — Всего их десять: два на лице, два на груди, два на животе, по одному на каждом бедре и два на спине. Восемь из них перекрещиваются. Таким образом, всего четыре креста. Порезы на бедрах представляют собой вертикальные линии. Только не спрашивайте меня почему.

— Смерть наступила от ран?

— Вероятно, да. Я уже говорил, мы ждем отчета мед…

— Есть какие-то предположения о времени смерти?

— Принимая во внимание состояние тела, мы думаем, что все произошло в ту самую среду, ночью, через несколько часов после того, как ее увезли на фургоне.

Двумя пальцами левой руки мисс Вуд держала черные очки. Она осторожно коснулась ими руки Босха.

— На мой взгляд, вокруг слишком мало крови. Что скажешь?

— Я как раз об этом думал.

— Так и есть, — кивнул полицейский. — Он сделал это не там. Вероятно, разрезал ее в фургоне. Возможно, использовал какое-то снотворное, потому что на теле нет следов борьбы или отпечатков от веревок. Потом он перетащил ее туда и оставил на траве.

— И на свежем воздухе стал сдирать с нее одежду, — заметила Вуд, — рискуя, что орнитологи-любители надумают изучать сов на ночь раньше.

— Да, странно, не так ли? Но, как я уже сказал, поведение этих…

— Понятно, — перебила она, снова надевая очки. Они были марки «Рэй-Бэн», в золоченой оправе, с абсолютно черными стеклами. Полицейскому казалось невероятным, что мисс Вуд вообще что-то в них видит в красноватой темноте кабинета. Отражаясь в стеклах очков, красный эллипс стола раздваивался на кровавые лагуны. — Инспектор, можно нам теперь прослушать запись?

— Конечно.

Полицейский склонился к кожаному чемодану. Когда он выпрямился, в руках у него был диктофон. Он поставил диктофон рядом с фотографиями, будто это просто сувенир, привезенный из турпоездки.

— Она была у трупа в ногах. Двухчасовая хромовая кассета без надписей и отметин. Записывающее устройство хорошего качества.

Он стукнул указательным пальцем по кнопке и включил ленту. От внезапного шума Босх поднял брови. Полицейский поспешно убавил звук.

— Слишком громко, — пробормотал он.

Небольшая пауза. Щелчок. Началось.

Сначала — легкий шум. Потрескивание костра. Охваченная пламенем птица. Потом прерывистое дыхание. Родилось первое слово. Оно казалось жалобой, стоном. Но все повторялось, и можно было разобрать его значение: «Art». После нового усилия легких неуверенно соскользнула первая фраза. Произношение было в нос, речь прерывалась всхлипываниями, шуршанием бумаги и скрипом микрофона. Голос принадлежал девочке-подростку. Она говорила по-английски.

— Искусство — это еще и разру… разрушение… Изначально только… этим оно и было. В пещерах люди рисовали то… то, что хотели при… принес… принес…

Скрежет. Короткое молчание. Полицейский нажал на паузу.

— Здесь он прервал запись, очевидно, чтобы заставить ее повторить предложение.

Голос звучал разборчивее. Теперь каждое слово произносилось тщательно и медленно. В этом новом прочитанном фрагменте слышно было — девочка прилагает отчаянные усилия, чтобы не сорвался голос. Но что-то растрескивало ледяные озера пауз — наверное, страх.

— В пещерах люди рисовали только то, что хотели принести в жертву… Искусство египтян было погребальным… Все посвящалось смерти… Художник говорит: я создал тебя, чтобы поймать и уничтожить, и в твоем финальном убийстве заложен смысл твоего создания… Художник говорит: я создал тебя, чтобы воздать почести смерти… Потому что выжившее искусство — это умершее искусство… Если фигуры умирают, картины остаются в веках…

Полицейский выключил диктофон.

— Это все. Конечно, мы анализируем запись в лаборатории. Нам кажется, она сделана в фургоне с закрытыми окнами, потому что фонового шума мало. Скорее всего был написанный текст, и девочка должна была его прочесть.

После слов полицейского воцарилась глубокая тишина. «Как будто сейчас, послушав се, услышав ее голос, мы наконец поняли весь ужас происшедшего», — думал Босх. Эта реакция его не удивляла. Фотографии, конечно, поразили его, но так или иначе от фотографии легко дистанцироваться. В бытность свою сотрудником голландской полиции Лотар Босх воспитал в себе неожиданную черствость по отношению к жутким химерам красного цвета, вызываемым в фотолаборатории. Однако слышать голос — это другое. За этим крылось человеческое существо, погибшее ужасной смертью. Когда мы слышим скрипку, мы лучше понимаем скрипача.

Для Босха, привыкшего видеть, как она, совсем или почти обнаженная и окрашенная в разные цвета, позировала на улице, в залах и музеях, она никогда не была «девочкой», как называл ее полицейский, разве что однажды. Это случилось два года назад. Колумбийский коллекционер по фамилии Карденас с не очень чистым прошлым купил ее в «Гирлянде» Якоба Стейна, и Босху было не по себе при мысли о том, что может произойти в имении на окраине Боготы, где она, одетая лишь в крохотную бархатную ленту на поясе, будет восемь часов в день позировать перед хозяином. Он решил предоставить ей дополнительную охрану и вызвал ее в свой офис в «Новом ателье» Амстердама, чтобы сообщить ей об этом. Он хорошо помнил этот момент: картина вошла в его кабинет в футболке и в джинсах — загрунтованная кожа, отсутствие бровей, обычные три этикетки, но вообще ни капли краски — и протянула ему руку. «Господин Босх», — произнесла она.

Голос был голосом девочки из записи. Тот же голландский акцент, та же мягкость.

«Господин Босх».

Благодаря этому простому движению и этим словам полотно у него на глазах превратилось в двенадцатилетнюю девочку. Ощущение было — как удар «молнии. В его голове мелькнула мысль о его собственной племяннице, Даниэль, младше ее на четыре года. До него дошло, что он позволяет маленькой девочке работать почти нагишом в доме взрослого мужчины с криминальным прошлым. Но когда головокружение прошло, им овладело обычное спокойствие. «Конечно, это не девочка, а картина», — убедил он себя. В имении в Боготе с картиной ничего плохого не стряслось. Зато теперь кто то искромсал ее в венском лесу.

Слушая запись, Босх вспоминал ощущение мягкого пожатия в своей правой руке и произнесенную с неосознанной кротостью фразу: «Господин Босх». Два разных восприятия, схожих по сути: мягкость, теплота, невинность, мягкость, мягкость…

Полицейский стоял перед ним, будто ожидая, что он что-то скажет.

— Зачем ему оставлять запись? — спросил Босх.

— Эти придурки хотят, чтобы об их теориях узнал весь мир, — сказал полицейский.

— Вы уже нашли фургон? — поинтересовалась мисс Вуд.