– Ты уверена, что врач не нужен? – спросил Чель, нервно кусая губу.
Ханс-Петер неловко похлопал отца по плечу. Что с ним будет, если спутницы жизни не станет? Наверное, мать легче пережила бы смерть отца, если бы он ушел первым. Все-таки она – сильная половина. Может, уже пора подыскать дом престарелых. Они, конечно, будут противиться, не захотят оставить дом, привычки, мебель, воспоминания. Но ведь все это можно взять с собой. Как их уговорить? Стоило ему затронуть эту тему, как старики раздражались.
Ханс-Петер огляделся в поисках Жюстины. Ее нигде не было.
– Жюстина? – позвал он.
– Она в туалете. – Мать неотрывно смотрела на свои узловатые пальцы.
Ханс-Петер подошел к двери туалета и постучал. Жюстина не откликнулась. Дверь была заперта. Он позвал еще раз. Она вышла через несколько минут, взгляд у нее был отстраненный.
– Поедем домой? – спросил Ханс-Петер.
Жюстина не ответила.
Они стояли у окна, дул сильный ветер. Лодка рвала канат. Птица села на плечо Жюстины, но та будто не замечала.
– Темнеет, – сказал он.
Она молчала, словно не слыша.
– Который час? Не лечь ли спать?
Ему показалось, что она чуть повернула голову. Что это означало? Да или нет? Сегодня он был свободен – один из редких вечеров, которые можно провести вдвоем. Он всегда ждал этого. Приготовить вкусный ужин, откупорить бутылку вина, может быть, заняться любовью. Но что-то случилось, пока они гостили у родителей. Что-то, чего он не понимал.
Он протянул руку, и птица перепрыгнула к нему. Нахохлившись, стала чистить перья.
– Как ты думаешь, он голоден?
Жюстина не шевелилась.
– Наверное, голоден. Приготовлю еду.
Ханс-Петер отправился на кухню, открыл дверцу холодильника, но тут зазвонил телефон. Тряхнув рукой, Ханс-Петер согнал птицу. Та взлетела на карниз и уставилась на Ханс-Петера круглыми глазами.
– Я отвечу, – сказал он, отметив про себя, что с птицей проще говорить, чем с женщиной у окна. Птица реагирует живее.
Сначала он не узнал голос: звучный, спокойный – обычно он был другим, каким-то испуганным и будто умоляющим, как голос ребенка.
– Я не мешаю? – спросила она.
– Вовсе нет. Мы же сказали, что ты можешь звонить когда угодно.
– Да, да, я знаю.
Она умолкла, и он внезапно понял: что-то произошло.
– Ариадна?
Она молчала.
– Он снова взялся за старое? Твой муж, Томми?
Тогда она разрыдалась, и он спешно продолжил:
– Расскажи. Ты можешь рассказать?
– Он… – Ариадна всхлипнула, Ханс-Петер слышал, как она шуршит носовым платком и сморкается.
– Он там? Подонок… я заберу тебя и Кристу, сейчас же, еду!
– Нет, – еле разборчиво произнесла Ариадна. – Не надо. Томми уже нет в живых. Томми умер.
– Что?
– Это правда. Он умер вчера вечером, аллергический шок.
Она рассказала, как все произошло. Про его мучения, про дикую тоску и страх в его глазах, про «скорую», на которой его увезли.
Ханс-Петер не знал, что сказать.
– Я никогда не забуду, – говорила Ариадна. – Этого я никогда не забуду. Видеть, как умирает человек, – человек, которого ты знала столько лет, отец твоего ребенка. Что бы он ни сделал… Видеть, как он уходит из жизни.
Слова текли потоком вместе со слезами. Ханс-Петер дал ей выговориться.
– Как Криста? – спросил он, как только она немного успокоилась. – Хотите приехать сюда?
– Ты добрый, Ханс-Петер, ты такой добрый, – всхлипнула Ариадна.
– Я уже сказал, что могу приехать и забрать вас. Мне не трудно, я с удовольствием.
– Не стоит. Дома теперь так спокойно. Я и моя Криста. Мы будем вместе, она и я.
Ее речь звучала по-новому. Внезапно Ханс-Петер осознал перемену: она говорила совершенно без акцента.
Ханс-Петер вспомнил одну фразу, на немецком – запомнилось еще в старших классах. Сентенция Лao-цзы, основателя даоизма.
– Ариадна, слушай! – воскликнул он. – Есть старая пословица, звучит примерно так: Ein Ende nit Schrecken ist doch besser als ein Schrecken ohne Ende. Да, черт возьми, так и есть, так и есть.
– Что это означает?
– Что твоя жизнь наконец-то начнется по-настоящему.
Жюстина стояла в той же позе. Он ощутил, как гнев окатил его жаром.
– Я не хочу так жить!
Она молчала.
– Что-то случилось дома у моих родителей. Я хочу, чтобы ты рассказала.
Никакой реакции.
– Это из-за мамы? Я знаю, иногда она может ляпнуть такое… но это не со зла. Она просто усталая, обиженная жизнью старушка, ты же должна это понимать.
Жюстина медленно повернулась к нему.
– Расскажи, – умоляюще произнес он. – Мы пропадем, если не будем доверять друг другу.
Она сглотнула и закрыла глаза.
– Я знаю, что такое молчание, – продолжал он. – Я столько лет жил в молчании. Я больше не выдержу, я не смогу жить в молчании.
– Да…
– Ты что-то скрываешь? – Он заставлял себя говорить, просил ее раскрыть нечто, способное разрушить все, что у них было общего.
Жюстина шагнула к нему, она не была похожа на саму себя, это был кто-то новый, кого он прежде не знал.
Ханс-Петер отвернулся, обхватил руками голову.
– Жюстина, ответь мне. То, что тебя мучает, это связано со смертью?
– Может быть, – прошептала она. – Да, связано.
Глава 20
Йилл достала ключи от машины. Вообще-то ей не нужна была машина. Если понадобится съездить в Стокгольм, есть автобусы и электрички. А на работу можно доехать на велосипеде, кроме как зимой, конечно, когда лежит снег. Но снег теперь ложился нечасто и ненадолго, быстро таял, оставляя напоминание о себе в виде ледяной корки.
В этот понедельник у нее был выходной. Сегодня это должно произойти. Больше откладывать нельзя, нужно сделать то, к чему она так давно готовилась, – поехать в Хэссельбю и встретиться с Жюстиной. Йилл не собиралась звонить и предупреждать. Просто подойдет к двери и нажмет на кнопку звонка.
Сделала ли Берит так же?
В глубине души Йилл не верила, что Жюстина знает что-то, чего не знают другие. Тор разговаривал с ней. И полиция. Жюстина, вероятно, рассказала все, что могла рассказать. И все же сделать это надо. Ради Тора. И ради себя. Как угадаешь, вдруг появится какая-нибудь ниточка, за которую можно потянуть.