Последний праведник - читать онлайн книгу. Автор: А. Й. Казински cтр.№ 66

— Вы что тут делаете?

Нильс не стал даже лезть за своим удостоверением.

— Полиция. Проходите, не задерживайтесь.

Старик собирался продолжать расспросы, но Нильс успел его перебить:

— Нет, никаких поводов для беспокойства. Идите, идите!

Старик в конце концов все-таки ушел своей дорогой, но обернулся не меньше пяти раз. Каспер все это время непрерывно стучал по клавишам.

— Кажется, я нашел, кого ты ищешь, — сказал он в трубку.

— Кто?

— Карл Петерсен, третий этаж, квартира справа.

— Да? Что с ним не так?

— Изнасиловал и задушил девочку в 1972 году. Закопал ее у озера Дамхус. Вышел из тюрьмы в 1993. Год рождения 1951.

Больница Фатебенефрателли, Венеция

Томмасо пришвартовал лодку с таксой за катером «скорой помощи», медленно покачивавшимся на волнах под навесом для шлюпок. В хоспис позволялось заплывать чуть не на середину, что Томмасо и сделал. Собака лаяла и виляла хвостом, всем своим видом выражая восторг по поводу того, что снова оказалась на безопасном расстоянии от собачьего пансионата. Томмасо выпрыгнул из лодки на гладкий мрамор и пустился бежать — как будто в этом был теперь какой-то смысл. Его мать умерла, ему сообщили об этом в тот момент, когда он швартовался у острова Лазарет. Он месяцами готовил себя к этому известию — и все-таки приступ угрызений совести оказался гораздо сильнее, чем он мог представить. Как он мог не быть с ней в этот миг?

В палате сидел самый старший из монахов, не у постели, а возле окна, склонившись над своими четками. Он поднял взгляд, и Томмасо показалось, что он смотрит на него обвиняюще. Старик никогда ему не нравился, он был совершенно не похож на сестру Магдалину — ни прощения, ни ласки.

— Хорошо, что вы пришли, — сказал монах.

Томмасо обошел вокруг кровати. Мама совсем не изменилась.

— Когда?

— Около часа назад.

— Она была одна?

— Сестра Магдалина заходила к ней, прежде чем уйти домой. Когда мы зашли в следующий раз…

Он замолчал. Все было сказано: госпожа Барбара умерла в одиночестве.

Слезы подступили незаметно — и напрасно Томмасо ожидал, что они принесут облегчение. Несколько мгновений он беззвучно всхлипывал, потом начал судорожно хватать ртом воздух, позволил легким вступить в силу и выразить боль звуком. Монах встал у него за спиной и положил руку на его правое плечо. Это было приятно, как раз то, что Томмасо сейчас требовалось.

— Я очень жалею, что меня при этом не было, — пробормотал он.

— Она просто тихонько заснула. Это лучшая смерть. Лучшая смерть. Томмасо пытался отыскать значение этих слов в своих перепутанных мыслях.

— Лучшая смерть, — повторил монах.

— Да.

Томмасо взял в свои руки мамину холодную ладонь. Маленькие косточки, так тяжело работавшие всю жизнь, были сжаты в кулак, из которого выпала вдруг десятицентовая монета. Блестящая маленькая монета лежала на одеяле, и Томмасо поднял на монаха удивленный взгляд. Тот тоже заметил монету. Томмасо перевернул мамину руку, осторожно разжал пальцы и нашел еще две монеты: пятьдесят и двадцать центов.

— Почему у нее деньги в руке?

Монах пожал плечами:

— Надо спросить у Магдалины. Мы уже пытались ей звонить, так что наверняка вот-вот дозвонимся.

Томмасо сидел в нерешительности с тремя монетами в руке. Эта загадка с монетами как будто бы приглушила боль. Почему его умершая мама сжимала в руке восемьдесят центов? Томмасо переложил монеты в карман, повернул мамину руку и уложил ее на одеяло ладонью вниз, как вторую.

Нёрребро, Копенгаген

Нильс собрался постучать в дверь, и Ханна подняла воротник.

— Ну что, похожа я теперь на полицейского? — спросила она.

Он улыбнулся.

— Вы, главное, дайте мне самому вести разговор.

Он постучал. Никакой таблички не было, Карл написал свое имя фломастером прямо на двери. Внутри послышался шум, но им никто не открыл. Нильс расстегнул куртку, чтобы при необходимости быстро выхватить пистолет.

— Полиция! Откройте дверь!

В этот раз он ударил сильнее. Ханна выглядела испуганной, и Нильс подумал, что ей здесь не место, это ужасно непрофессионально с его стороны. Он хотел попросить ее спуститься вниз, но тут неопрятный человек с красными глазами открыл ему дверь.

— Карл Петерсен?

— Что я такого сделал?

Нильс показал ему свое удостоверение, и Карл внимательно его изучил. На фотографии Нильс выглядел существенно моложе, чем в жизни.

— Можно мы зайдем ненадолго?

Карл обернулся и осмотрел комнату через плечо, похоже, в последний раз оценивая собственную жалкость, прежде чем пустить в нее посторонних. Наконец пожал плечами и раскрыл дверь пошире. В конце концов, они сами напросились.

— Только быстрее, чтобы птицы не вылетели.

В квартире, состоящей из двух комнат и кухни, невыносимо воняло едой, мочой, животными и запустением. В обеих комнатках зачем-то стояло по двуспальной кровати.

— Вы живете один?

— Ну а с кем? Кто захочет со мной жить, я же убийца.

Ханна удивленно уставилась на Карла.

— Что ты разыгрываешь удивленную? Можно подумать, вы не потому пришли. Вы приходите каждый раз, когда где-то поблизости насилуют женщину, а у вас нет никаких зацепок. Так кто на этот раз?

Нильс проигнорировал вопрос и вышел на кухню, однако Карл не сдавался и следовал за ним по пятам:

— Ну? Скажи, кого я изнасиловал! Скажи же, кого! Я уже за все заплатил, черт бы вас побрал.

На холодильнике висели газетные вырезки, антиэмигрантские статьи из бесплатных изданий, с заголовками вроде «20 000 польских чернорабочих в Дании», «Двуязычные ученики учатся хуже датчан», «50 % мусульманских женщин не работают». В самом центре помещалась открытка с улыбающейся Пией Кьерсгор [97] и надписью «Нам нужен твой голос». Нильс перевел взгляд с этой небольшой галереи на холодильнике на Карла. Ненависть превратилась в товар, ее теперь можно продать и получить что-то взамен. Карл вот получил несколько лишних часов помощи по хозяйству и ежедневный дешевый обед — в обмен на это он отдал свою ненависть, большую часть которой наверняка составляла ненависть к самому себе и к женщине на холодильнике, которая может теперь распоряжаться ею по своему усмотрению.