– Бедняжки! Каково им остаться одним на свете!
– Да нет, могло быть и хуже! У старика Питера есть друзья,
они не дадут девочек в обиду. Там и Гобсон – баптистский проповедник, и дьякон
Лот Хови, и Бен Рэкер, и Эбнер Шеклфорд, и адвокат Леви Белл, и доктор
Робинсон, и их жены, и вдова Бартли… и… да много еще, только с этими Питер был
всего ближе и писал о них на родину, так что Гарви знает, где ему искать
друзей, когда сюда приедет.
А старик все расспрашивал да расспрашивал, пока не вытянул
из паренька все дочиста. Провалиться мне, если он не разузнал всю подноготную
про этот самый город и про Уилксов тоже: и чем занимался Питер – он был
кожевник, и Джордж – а он был плотник, и Гарви – а он проповедник в какой-то
секте, и много еще чего. Потом и говорит:
– А почему это вы шли пешком до самого парохода?
– Потому что это большой орлеанский пароход и я боялся, что
он здесь не остановится. Если пароход сидит глубоко, он не останавливается по
требованию. Пароходы из Цинциннати останавливаются, а этот идет из Сент-Луиса.
– А что, Питер Уилкс был богатый?
– Да, очень богатый: у него были и дома, и земля; говорят,
после него остались еще тысячи три-четыре деньгами, спрятанные где-то.
– Когда, вы сказали, он умер?
– Я ничего не говорил, а умер он вчера ночью.
– Похороны, верно, завтра?
– Да, после полудня.
– Гм! Все это очень печально; но что же делать, всем нам
придется когда-нибудь умереть. Так что нам остается только готовиться к этому
часу: тогда мы можем быть спокойны.
– Да, сэр, это самое лучшее. Мать тоже всегда так говорила.
Когда мы причалили к пароходу, погрузка уже кончилась, и
скоро он ушел. Король ничего не говорил насчет того, чтобы подняться на борт;
так мне и не удалось прокатиться на пароходе. Когда пароход ушел, король
заставил меня грести еще с милю, а там вылез на берег в пустынном месте и
говорит:
– Поезжай живей обратно да доставь сюда герцога и новые
чемоданы. А если он поехал на ту сторону, верни его и привези сюда. Да скажи
ему, чтобы оделся как можно лучше. Ну, теперь ступай!
Я уже понял, что он затевает, только, само собой, ничего не
сказал. Когда я вернулся вместе с герцогом, мы спрятали лодку, а потом они
уселись на бревно, и король ему все рассказал – все, что говорил молодой
человек, от слова до слова. И все время, пока рассказывал, он старался выговаривать,
как настоящий англичанин; получалось очень даже неплохо для такого неуча. У
меня так не выйдет, я даже и пробовать не хочу, а у него и вправду получалось
очень хорошо. Потом он спросил:
– А как вы насчет глухонемых, ваша светлость?
Герцог сказал, что в этом можно на него положиться: он играл
глухонемых на театральных подмостках. И мы стали ждать парохода.
Около середины дня прошли два маленьких парохода, но они
были не с верховьев реки, а потом подошел большой, и король с герцогом его
остановили. За нами выслали ялик, и мы поднялись на борт; оказалось, что
пароход шел из Цинциннати, в когда капитан узнал, что нам нужно проехать всего
четырепять миль, то просто взбесился и принялся ругать нас на чем свет стоит,
грозился даже, что высадит. Но король не растерялся, он сказал:
– Если джентльмены могут заплатить по доллару за милю, с тем
чтоб их взяли на пароход и потом доставили на берег в ялике, то почему же
пароходу не довезти их, верно?
Тогда капитан успокоился и сказал, что ладно, довезет; а
когда мы поравнялись с городом, то спустили ялик и переправили нас туда.
Человек двадцать сбежалось на берег, завидев ялик. И когда король спросил: «Не
может ли кто-нибудь из вас, джентльмены, показать мне, где живет мистер Питер
Уилкс?» – они стали переглядываться и кивать друг другу головой, словно
спрашивая: «А что я вам говорил?» Потом один из них сказал очень мягко и
деликатно:
– Мне очень жаль, сэр, но мы можем только показать вам, где
он жил вчера вечером.
Никто и мигнуть не успел, как негодный старикашка совсем
раскис, прислонился к этому человеку, уперся ему подбородком в плечо и давай
поливать ему спину слезами, а сам говорит:
– Увы, увы! Бедный брат! Он скончался, а мы так и не повидались
с ним! О, как это тяжело, как тяжело!
Потом оборачивается, всхлипывая, и делает какие-то идиотские
знаки герцогу, показывая ему что-то на пальцах, и тот тоже роняет чемодан и
давай плакать, ей-богу! Я таких пройдох еще не видывал, и если они не самые
отъявленные жулики, тогда я уж не знаю, кто жулик.
Все собрались вокруг, стали им сочувствовать, утешали их
разными ласковыми словами, потащили в гору их чемоданы, позволяли им цепляться
за себя и обливать слезами, а королю рассказывали про последние минуты его
брата, и тот все пересказывал на пальцах герцогу, и оба они так горевали о
покойном кожевнике, будто потеряли двенадцать апостолов. Да будь я негром, если
когда-нибудь видел хоть что-нибудь похожее! Просто делалось стыдно за род
человеческий.
Глава 24
В две минуты новость облетела весь город, и со всех сторон
опрометью стали сбегаться люди, а иные даже надевали на бегу сюртуки. Скоро мы
оказались в самой гуще толпы, а шум и топот были такие, словно войско идет. Из
окон и дверей торчали головы, и каждую минуту кто-нибудь спрашивал, высунувшись
из-за забора:
– Это они?
А кто-нибудь из толпы отвечал:
– Они самые.
Когда мы дошли до дома Уилксов, улица перед ним была
полным-полна народа, а три девушки стояли в дверях. Мэри Джейн и вправду была
рыженькая, только это ничего не значило: она все-таки была красавица, и лицо и
глаза у нее так и сияли от радости, что наконец приехали дядюшки. Король
распростер объятия, и Мэри Джейн бросилась ему на шею, а Заячья Губа бросилась
на шею герцогу. И какая тут была радость!
Все – по крайней мере, женщины – прослезились от того, что
девочки наконец увиделись с родными и что у них в семье такое радостное
событие.