Книга из человеческой кожи - читать онлайн книгу. Автор: Мишель Ловрик cтр.№ 75

— Глупость человеческая границ не имеет, — заметил я своему arriero.

И мысль о глупости навела меня на приятные воспоминания о святой Каталине, героине монастыря, который я намеревался почтить своим визитом. Эта благословенная дама измыслила многочисленные и разнообразные пытки, дабы изуродовать собственное тело, рядом с которыми проделки туземцев с черепами казались детской шалостью.

Слишком поздно я заметил, что arriero мои слова не понравились. Он резко отвернулся. Я уже слышал, что эти arriero не отличаются мирным и покорным нравом. Лишиться его услуг в столь отдаленном месте — значит навлечь на себя нешуточные неприятности. Он с упреком заявил:

— Я знал вашего отца, конт Фазан. Я работал на него на рудниках в Кайломе. Он был великим человеком.

— Действительно, — согласился я. — Милый добрый папочка. Как мне его не хватает!

После этого я понял, что arriero будет верно служить мне. Он приступил к делу незамедлительно, снабдив меня ворохом полезных сведений о «жене» моего отца, проживающей в Аре-кипе, некоей Беатрисе Виллафуэрте. Эта женщина по-прежнему обитала в доме моего отца, то есть в моем доме, так как власти удовлетворили ее иск гражданской жены. Из рассказа моего arriero я заключил, что эта Беатриса была местной красавицей и рьяной католичкой к тому же. Когда отец умер, она заказала по нему роскошную поминальную мессу в монастыре Святой Каталины. И она по-прежнему орошала его могилу обильными слезами.

В Венеции мой отец именовал это создание не иначе как «экономка». Я сделал вид, что мне известно все об этой праведной Беатрисе и что в космополитической Венеции подобным вещам не придают особого значения.

Однако же известие о том, что у нее есть сын, застало меня врасплох, да так, что я едва не задохнулся от неожиданности.

Арекипа встретила меня ослепительной белизной, как сверкающий на солнце бриллиант чистой воды, ограненный в предгорьях Эль-Мисти.

— Sillar, [113] — пояснил мой arriero, — здесь белый. Как и люди. Здесь больше испанцев, чем где-либо. Белая кожа.

Он растолковал мне, что здешний sillar — это разновидность вулканического туфа, который горы стряхивают с себя во время конвульсивных припадков, изрядно прореживая поголовье населения. Город отстроился практически заново после ужасающего землетрясения в 1784 году, так что сейчас, по словам моего проводника, он стал еще краше, чем прежде.

— Сколько человек погибло, — восторженно затаив дыхание, осведомился я, хотя прекрасно знал ответ, — в 1784 году?

Мы подъезжали к городу со стороны Пуэнте-Реал, где наш отряд остановил солдат и потребовал, чтобы мы представились. Когда я назвался Мингуилло Фазаном, сыном Фернандо Фазана, у него отвисла челюсть. Он поспешно нацарапал что-то на клочке бумаги:

— Это для Intendencia, [114] благородный сэр. Примите мои извинения. — И взмахом руки пригласил нас въехать в город.

Мы поднялись на небольшой холм в самом центре метрополии. И тут я понял, почему мой отец проникся столь сентиментальной привязанностью к этому городу. Арекипа являла собой выбеленную разновидность Венеции, жемчужину, не испорченную неудачами и поражениями. Главная площадь, Плаза-де-Армас, являла собой почти точную копию Сан-Марко, с трех сторон окруженную открытыми каменными галереями и собором, пропорции которого выглядели намного благороднее той постройки, которая притворялась нашей базиликой в Венеции. В середине площади выбрасывал в воздух мощные струи изящный фонтан.

— Tuturutu. [115] — Мой arriero показал на бронзовую статую мужчины в пенном центре фонтана.

Вокруг разбили свои лавки рыночные торговцы, шумные и громкоголосые, как в Риалто. Под галереями площади, совсем как на Сан-Марко, дешевые лавчонки поблескивали стеклянными глазами своих товаров.

Церкви отличались бросающейся в глаза экстравагантностью: их фасады сплошь покрывала россыпь языческих символов — змеи, пумы и странные создания в головных уборах из перьев. Впрочем, мне они понравились. В конце концов, каждый венецианец всего лишь чуточку христианин. А я лично — еще меньше остальных. Кроме того, здесь, так же, как и в Венеции, почти не было экипажей. Люди или ходили пешком, или передвигались в паланкинах. Мулы перевозили тяжелые грузы, альпаки, известные своим горячим норовом, — вьюки полегче. Кое-где попадались грохочущие двуколки и повозки.

Мы миновали мертвых собак, выложенных ровными рядами.

— Губернатор приказал умертвить их из-за бешенства, — пояснил мой arriero. — У нас есть вакцина и против черной оспы. Вам следует…

Я небрежно отмахнулся от его советов, прекрасно помня, чем обернулось для отца увлечение новомодными методами вакцинации.

Переночевать я остановился в шумной гостинице на окруженной пальмами Плаза-де-Армас. «Экономке» в доме своего отца я послал записку, уведомлявшую ее о моем прибытии в Арекипу. До сего момента я держал прекрасную Беатрису Виллафуэрте в неведении относительного своего скорого приезда. Я не хотел давать ей слишком много времени. Я написал, что прибуду ближе к вечеру на следующий день и что ожидаю не увидеть в доме ничего, что могло бы показаться нежелательным и оскорбительным для законного сына и наследника конта Фердинандо Фазана. Именно так я и выразился. Мне показалось, что вышло у меня это очень изящно. Я рассчитывал, что всю ночь она будет судорожно паковать свои вещи. Как будто это может ей помочь.

Я не преминул зарегистрировать завещание своего отца, то есть отредактированную мной версию, в городской ратуше и поручил клерку сделать для меня копию. Я благоразумно прихватил с собой перевод на испанский, в котором его первенец Мингуилло провозглашался законным и единственным наследником всех владений Фернандо Фазана в Старом и Новом Свете.

Когда жители зажгли лампы на смоляном масле над дверями своих домов, я отправился обратно в tambo, [116] где и заключил маленькую выгодную сделку во плоти. Заснул я, сжав кулаки, вполне готовый к предстоящей войне с любовницей моего отца и ее незаконнорожденным выродком.

Утром мне пришлось взять несколько уроков у своей ночной шлюхи. Мой arriero похвалялся, что «белый город Арекипа» славен своей limpieza de sangre, чистой европейской кровью. Тем не менее на улицах гордые ряды белых горожан изрядно разбавляли индейцы всех цветов и оттенков кожи. Более половины жителей, прошествовавших под моими окнами, могли быть богатыми венецианцами или жителями Мадрида, если судить по их светлой коже. Здесь были чистокровные испанцы, родившиеся в самой Испании. Но были здесь и те, чей цвет лица отливал безупречной белизной, но в чьей крови присутствовала капелька Нового Света — эти люди, родившиеся уже здесь от родителей-испанцев, как я узнал, именовались criollas. [117] Далее шли желтовато-коричневые mestizos, [118] потомки испанских отцов, развлекавшихся с местными женщинами. Но самыми привлекательными выглядели чистокровные индейцы, восхитительно изваянные из богатой терракоты. Ну, и оставались рабы всевозможных оттенков, начиная с mulatas [119] и moriscas [120] с их кожей цвета кофе с молоком, считавших своими отцами белых, до sambas, потомков браков индейцев и выходцев из Африки, и заканчивая черными как смоль неграми и негритянками.