Мало-помалу прошел целый час, учитель дремал на своем троне,
клюя носом, в воздухе стояло сонное жужжание зубрежки. Скоро мистер Доббинс
потянулся, зевнул, отпер стол и протянул руку за книгой, но нерешительно, как
будто не зная, брать ее или не брать. Ученики лениво глядели на него, и только
двое из них зорко следили за каждым его движением. Мистер Доббинс некоторое
время рассеянно вертел книгу, потом взял ее в руки, уселся в кресле поудобнее,
собираясь приняться за чтение. Том оглянулся на Бекки. Ему случалось видеть
такое загнанное и беспомощное выражение у кроликов, когда в них целятся из
ружья. Он мигом забыл про свою ссору с ней. Что-то надо сделать! Сию же минуту!
Но как раз эта необходимость спешить мешала ему что-нибудь придумать. И вдруг
его осенило вдохновение. Он подбежит к учителю, выхватит у него книгу, выскочит
в дверь – и был таков. Но на одну коротенькую секунду он замялся, и случай был
упущен – учитель раскрыл толстый том. Если бы можно было вернуть потерянное
время! Слишком поздно. Теперь Бекки уже ничем не поможешь. В следующую минуту
учитель повернулся лицом к классу. Все опустили глаза. В его взгляде было
что-то такое, от чего даже невиноватые затряслись от страха. Наступило
молчание, оно длилось так долго, что можно было сосчитать до десяти; учитель
все больше и больше распалялся гневом. Наконец он заговорил:
– Кто разорвал эту книгу?
Ни звука в ответ. Можно было расслышать падение булавки.
Молчание продолжалось; учитель вглядывался в одно лицо за Другим, ища
виновного.
– Бенджамен Роджерс, вы разорвали эту книгу?
Нет, не он. Снова молчание.
– Джозеф Гарпер, это сделали вы?
И не он.
Тому Сойеру становилось все больше и больше не по себе, его
изводила эта медленная пытка.
Учитель пристально вглядывался в ряды мальчиков, подумал
некоторое время, потом обратился к девочкам:
– Эми Лоуренс?
Она только мотнула головой.
– Грэси Миллер?
Тот же знак.
– Сьюзен Гарпер, это вы сделали?
Нет, не она. Теперь настала очередь Ребекки Тэтчер.
Том весь дрожал от волнения, сознавая, что выхода нет
никакого.
– Ребекка Тэтчер (Том посмотрел на ее лицо – оно побледнело
от страха), это вы разорвали, – нет, глядите мне в глава (она умоляюще сложила
руки), – вы разорвали эту книгу?
Вдруг Тома словно озарило. Он вскочил на ноги и крикнул:
– Это я разорвал!
Вся школа рот разинула, удивляясь такой невероятной
глупости. Том постоял минутку, собираясь с духом, а когда выступил вперед,
чтобы принять наказание, то восхищение и благодарность, светившиеся в глазах
Бекки, вознаградили его сторицей. Воодушевленный своим великодушием, он без
единого звука выдержал жесточайшую порку, какой еще никогда не закатывал никому
мистер Доббинс, и равнодушно выслушал дополнительный строгий приказ остаться на
два часа после уроков, – он знал, кто будет ждать за воротами, пока его не
выпустят из плена, и не считал потерянными эти скучные часы.
В этот вечер, укладываясь в постель, Том обдумывал мщение
Альфреду Темплу. Бекки, плача от раскаяния и стыда, рассказала ему все, не
скрывая и собственной измены. Однако жажда мщения скоро уступила место более
приятным мыслям, и Том наконец уснул, но даже и во сне последние слова Бекки
все еще звучали в его ушах:
– Ах, Том, какой ты благородный!
Глава 21
Приближались каникулы. Всегда строгий учитель стал теперь
еще строже и требовательнее: ему хотелось, чтобы его школа отличилась на
экзаменах. Розга и линейка никогда не лежали без дела, по крайней мере, в
младших классах. Только самые старшие из учеников да взрослые барышни лет
восемнадцати без двадцати были избавлены от порки. А порол мистер Доббинс очень
больно, потому что лет ему было не так уж много, и, хотя под париком у него
скрывалась совершенно лысая и блестящая, как шар, голова, его мускулы нисколько
не ослабели. С приближением великого дня обнаружилось все его тиранство: ему
как будто доставляло злорадное удовольствие наказывать за малейший проступок.
Из-за этого самые маленькие мальчики проводили целые дни в страхе и трепете, а
по ночам не спали и думали, как бы ему отомстить. Они не упускали ни одного
случая насолить учителю. Но и он тоже не отставал. Воздаяние, которое следовало
за каждой удачной местью, бывало настолько потрясающе и грозно, что мальчики
всегда отступали с поля битвы с большим уроном.
Наконец они сговорились между собой и придумали одну штуку,
которая сулила блестящий успех. Был принят в компанию, ученик местного
живописца вывесок: они рассказали ему свей план и просили помочь им. Мальчишка
пришел в восторг, потому что учитель столовался у них в доме и успел надоесть
ему хуже горькой редьки. Жена учителя уезжала на несколько дней погостить к
знакомым, так что некому было расстроить их планы; учитель всегда изрядно
выпивал перед такими торжественными днями, и мальчишка обещал «устроить ему
сюрприз» перед самым экзаменом, когда старик напьется и задремлет в кресле, а
потом разбудить его и спровадить в школу, В свое время наступило и это
интересное событие. К восьми часам вечера школа была ярко освещена и украшена
гирляндами и венками из зелени и цветов. Учитель восседал, как на троне, в
своем большом кресле, поставленном на возвышении, а позади него стояла черная
доска. Видно было, что он успел порядком нагрузиться. Три ряда скамеек по
сторонам возвышения и шесть рядов перед ним были заняты городскими сановниками
и родителями учеников. Слева от учительского места, позади зрителей,
возвышалась просторная эстрада, на которой сидели школьники, участвующие в
программе: маленькие мальчики, умытые, причесанные и такие нарядные, что сидели
как на иголках и маялись невыносимо; неуклюжие верзилы; белоснежные ряды
девочек и разряженные в батист и кисею взрослые барышни, которые стеснялись своих
голых рук в старинных бабушкиных браслетах, розовых и голубых бантов и цветов в
волосах. Все остальные места были заполнены учениками, не участвовавшими в
выступлениях.
Экзамены начались. Выступил вперед крошечный мальчик и
пролепетал испуганно: «Никто из вас, друзья, не ждал, чтобы малыш стихи читал»,
сопровождая декламацию вымученными, судорожными движениями, какие могла бы
делать машина, если бы была в неисправности. Однако он благополучно добрался до
конца, еле живой от страха, и, поклонившись, как автомат, удалился под гром
рукоплесканий.
Сконфуженная девочка прошепелявила: «У Мэри был барашек», –
сделала достойный жалости реверанс, получила свою долю аплодисментов и уселась
на место, вся красная и счастливая.