Пьетро медленно усмехнулся, взглянув на Цецилию. Ну конечно,
от него-то не укрылась ревность, раздирающая ей душу. Да разве что-то скроется
от этих быстрых, ястребиных глаз? И яркую розу среди серой монастырской полыни
они высмотрели.
— Что нашел? — Все так же дразняще усмехаясь, Аретино вновь
взглянул в потайное окно и заслонил глаза ладонью, как бы не в силах глядеть на
солнце:
— Ты посмотри! Нет, ты только посмотри!
И Цецилия снова покорно припала к окну.
* * *
Дария сидела на мраморной скамье, откинувшись на спинку, и
лениво плескала из кувшина воду себе на ноги. Ладонь еле двигалась; медленно,
как во сне, падала вода с тонких девичьих пальцев. Розовые колени были вяло
разведены, другая рука повисла вдоль тела. Опущена голова, поникли ресницы,
задремали соски. Мерно, едва заметно вздымался живот. Если бы не размеренные
всплески, можно было бы подумать, будто девушка спит. Было что-то
обреченно-покорное во всей ее позе, в склоненной голове. Чудилось, это
олицетворение ленивой неги, терпеливого блаженства.
Цецилия невольно зевнула, такая власть расслабленности
исходила от этой картины. Пожалуй, подойди сейчас к Дарий мужчина, она и не
шелохнется, даст овладеть собою, пребывая все в том же состоянии полузабытья,
несокрушимой покорности…
«Так вот в чем дело! В покорности!» — вдруг осенило Цецилию.
Этим свойством она никогда не обладала, так же как и
терпением. О боже, да неужели именно этого так недостает Аретино? Именно в
поисках робости и стыдливости захаживал он по ночам в монастырь чаще, чем
зазывал к себе во дворец красавиц куртизанок?
Но и в этом монастыре Мизерикордия, расположенном в
отдаленном и тихом квартале, откуда видна лагуна, а за ней вдали — снежные горы
Фриуля, он находил игривых, порочных, ненасытных, умелых любострастниц, ибо
если в Нижнем монастыре и впрямь обрекали девочек служению богу, то Верхний был
не чем иным, как вместилищем утонченного распутства, весьма небрежно прикрытого
черной рясою.
* * *
К изумлению Цецилии, Пьетро не кинулся в купальню тотчас же
и не подмял под себя дремлющую девицу. Может быть, понял, что в этом случае не
миновать скандала, да еще какого! Или уже тогда созрел в его уме лукавый
замысел, который теперь начала приводить в исполнение Цецилия, ледяным голосом
приказав сестре-воспитательнице Дарий тотчас после трапезы явиться в Верхний
монастырь и доложить сестре-экономке, что в наказание она, сестра Дария, должна
провести ночь в келье искушений.
Дария побелела, бросилась было к аббатисе, чтобы взмолиться
о снисхождении. Но та уже двинулась по трапезной, наблюдая, как монашки вкушают
пищу…
Глядя на сестру Цецилию, никому, ни одному человеку в мире,
не пришло бы в голову, что она сейчас едва удерживается, чтобы не молить эту
дуру поменяться с ней местами. Хотя бы на нынешнюю ночь!
Глава 2
Искушение святой Дарий
— Мать Цецилия! О господи, о святая мадонна! Ваше
преосвященство, да проснитесь же!
Цецилия открыла глаза. Пухлощекое лицо сестры-экономки
расплывалось в предрассветном полумраке и казалось еще толще.
— Что, пожар? — сердито пробормотала Цецилия, успев,
впрочем, порадоваться, что и при пожаре ее не забывают титуловать как следует.
Что значит выучка! Если так пойдет и дальше… Однако расширившиеся от страха
глаза сестры-экономки не располагали к дальнейшим приятным размышлениям, а
потому Цецилия сделала над собой усилие и попыталась обратить свой ум к делам
земным: — Так скажешь ты наконец, что произошло?
Сестра-экономка кивнула и даже приоткрыла рот, но не смогла
издать ни звука. Белесые глаза ее вдруг задрожали и как бы вытекли на щеки, и
Цецилия с изумлением поняла, что зловредная сестра Катарина, последний оплот
истинно монастырского начала в Верхнем монастыре, плачет! И Цецилии показалось,
что она содрогнувшимся сердцем прозрела ответ за мгновение до того, как сестра
Катарина наконец-то смогла выдавить из себя ужасные слова:
— Сестра Дария… повесилась!
Цецилия еще мгновение глядела в плачущее лицо незрячими,
остановившимися глазами. Не сразу до нее дошел смысл фразы, а еще — открытие,
что за окном разгорается рассвет и, значит, она проспала у себя в покоях (язык
не поворачивался назвать их кельею!) всю ночь обольщения Троянды.
О дьявол, какую прескверную шутку сыграло с ней вчерашнее
фриульское! Значит, вместо того чтобы отправиться к келье искушений и всю ночь
наблюдать за Аретино и Дарией… Вечером она впала в такое уныние, так терзалась
ревностью, что не выдержала и достала заветную фьяску с фриульским. Выпила
бокал, потом еще, еще, и… сон сморил ее. Кажется, она даже перестала смешивать
вино с водой, как положено даме, если она не хочет прослыть дикаркою. То-то
голова сейчас так и идет кругом! Схватив кувшин, в котором всегда было налито
разбавленное вино, Цецилия жадно глотнула, не заботясь, что розовые струйки
льются на грудь, пятная белую кружевную сорочку и выдавая содержимое кувшина.
Впрочем, сестра Катарина рыдала и ничего вокруг себя не видела, а у Цецилии
достаточно прояснилось в голове, чтобы суметь наконец встать и надеть халат.
Она подхватила под руку сестру Катарину и толкнула дверь, ожидая увидеть
коридор, заполненный перепуганными сестрами, однако вокруг было пусто.
— Кто-нибудь еще знает? — с тревогой прошептала она, и
сестра Катарина так усердно затрясла головой, что брызги слез полетели во все
стороны:
— Нет! Я сразу к вам… Я шла в кладовую, смотрю — келья
сестры Дарий отворена. Заглянула — а она лежит на полу, на шее петля…
«Лежит? — изумилась было Цецилия. — Висит, наверное?» — но
тут сестра Катарина вся сморщилась, намереваясь разразиться новыми рыданиями, и
Цецилии пришлось ногтями вцепиться в ее пухлую руку, чтобы заставить молчать.
Хвала мадонне, если все спят, дело можно уладить без шума.
Вынести несчастную грешницу в сад… там много укромных уголков! В Нижнем
монастыре знают, что Дарию перевели в Верхний. А здесь о ее присутствии не знал
никто, кроме Катарины и самой Цецилии. Ее долго не хватятся, может быть,
никогда. И слава богу, потому что самоубийство монахини вызовет немедленный
скандал: не миновать комиссии из Ватикана, не говоря уже о Совете десяти,
который тут же пришлет в монастырь своих досмотрщиков, и даже связи Цецилии (в
смысле, любовные связи с тремя дожами из этой десятки!) окажутся бессильны.
Нет, конечно, похороны безумицы должны быть проведены в строжайшей тайне. Ее
быстрый ум мгновенно нарисовал себе эту картину… которая, впрочем, тут же
разлетелась вдребезги при одном только имени, мелькнувшем в памяти Цецилии.