— Ну вот! — Адамс стоял в дверях с бутылкой вина в руке. — У вас тут очень мило! Вот, я принес вам подарок. Отметим новоселье первой трапезой под этой крышей.
— О, спасибо, Фрэнсис. Что вы будете пить?
Они начали с привычного обоим виски.
— Есть какие-либо новости от вашего друга? — поинтересовался Адамс.
— К сожалению, нет.
— А вы не могли бы послать телеграмму кому-нибудь, кто его хорошо знает?
— Я уже это сделал. — Ингхэм имел в виду Ину.
Молодой парень, которого звали Мокта, официант из обслуживавшего бунгало кафе, постучал в двери и вошел, приветливо улыбаясь своей растянутой до ушей улыбкой.
— Добрый вечер, месье, — сказал он по-французски. — Вам что-нибудь нужно?
— Ничего, спасибо, — ответил Ингхэм.
— В какое время вы желаете завтракать, сэр?
— О, вы приносите завтрак?
— Это не обязательно, — Мокта небрежно махнул рукой, — но многие господа в бунгало предпочитают заказывать его.
— Очень хорошо. Тогда в девять, — сказал Ингхэм. — Нет, в восемь тридцать. — Наверняка завтрак принесут с опозданием.
— Симпатичный парень этот Мокта, — обронил Адамс, когда официант вышел из комнаты. — Их тут действительно эксплуатируют вовсю. Вы видели здешнюю кухню? — Он указал рукой в сторону приземистого, квадратного строения, служившего для обитателей бунгало кафе с террасой. — А комнату, где они спят?
Ингхэм улыбнулся:
— Да. — Сегодня он мельком видел все это. Парень спал в комнате, в которую было напихано не менее дюжины тесно придвинутых одна к другой кроватей. Раковина на кухне всегда была наполнена грязными тарелками и грязной водой.
— Канализация постоянно засоряется. Я всегда сам готовлю себе завтрак. Мне кажется, так куда гигиеничнее. Мокта очень милый парень, но эта угрюмая задница, директриса, загоняет его до смерти. Она немка; ее, видимо, наняли на эту работу лишь потому, что она говорит по-арабски и по-французски. Если заканчиваются полотенца, они гоняют за ними Мокту в главное здание. Как обстоят дела с вашей книгой?
— Я написал двадцать страниц. Не так много, как я привык, но мне грех жаловаться. — Ингхэм почувствовал благодарность к Адамсу за его интерес. Он пришел к выводу, что Адамс не мог быть ни писателем, ни журналистом. Он так и не понял, чем же тот занимается, кроме того, что понемногу учит русский язык. Может, он вообще ничего не делает? Конечно, такое вполне возможно.
— Наверное, трудно писать, если все время думать, что в любой момент придется бросить, — посочувствовал Адамс.
— Меня это не слишком беспокоит, — ответил Ингхэм, подливая Адамсу скотч и предлагая на закуску крекер и сыр. Бунгало начинало казаться все более уютным. Рассеянные лучи солнца, проникавшие сквозь полуопущенные бледно-голубые жалюзи, отражались на белых стенах. Ингхэм подумал, что им с Джоном понадобилось бы не более десяти дней, чтобы написать сценарий. Джон знал в Тунисе нужных людей, которые могли бы помочь им найти нескольких статистов. Джон не хотел снимать в фильме профессионалов.
Он и Адамс пребывали в отличном настроении, когда усаживались в его машину, чтобы отправиться в «Ше Мелик» пообедать. Терраса оказалась пока наполовину пустой и не слишком шумной. Кто-то настраивал гитару, кто-то за дальним столиком лениво наигрывал на флейте.
Адамс рассказывал о своей дочери Каролине, живущей в Тулсе. Ее мужа, инженера, едва не отправили во Вьетнам, он находился как бы в запасе на гражданской службе. Через пять месяцев Каролина ждала ребенка, и Адамс очень радовался этому, поскольку до этого у нее случился выкидыш. Ингхэм скоро обнаружил, что Адамс исповедовал провоенные (насчет Вьетнама) взгляды. Ему надоело обсуждать этот вопрос с такими людьми, как Адамс, и он был благодарен за то, что в течение вечера тот ни разу не коснулся этой темы. Демократия и Бог — вот во что верил Адамс. Он проповедовал не христианскую науку или розенкрейцерство, — по крайней мере, не до такой степени, — а что-то вроде философии Билли Грэхэма с его вездесущим Богом и все пронизывающей старомодной моралью. По его словам, Вьетнам нуждался в демократии на манер американской. Кроме американской формы демократии, подумал Ингхэм, американцы познакомили вьетнамцев с капиталистической системой в виде секс-индустрии и публичных домов, а также с американским расизмом, заставив негров платить более высокую плату за проституток. Ингхэм слушал Адамса, кивая и все более скучая и раздражаясь.
— Вы никогда не были женаты?
— Был. Однажды. Но развелся.
После кускуса они закурили. Сегодня выбор съедобных мясных блюд оказался не слишком велик, но кускус и соус со специями оказались поистине деликатесами. Адамс объяснил, что кускус — это просяная мука грубого помола, распаренная на мясном бульоне. Или же пшеничная. Коричневатого цвета, необыкновенно нежного вкуса, она поливается горячим красным соусом, посыпается сверху турнепсом и кусочками тушеного ягненка. Кускус считался фирменным блюдом у Мелика.
— Ваша жена тоже была писательницей? — поинтересовался Адамс.
— Нет, она ничем не занималась, — улыбнувшись, ответил Ингхэм. — Так сказать, свободная женщина. Хотя теперь все это в прошлом. — Он уже приготовился сказать Адамсу, на случай, если тот спросит, что они развелись полтора года назад.
— Как думаете, вы женитесь снова?
— Не знаю. А почему вы спрашиваете? Думаете, это идеальная жизнь для мужчины?
— О, я думаю, что бывает по-разному. Для каждого мужчины это не одно и то же.
Адамс курил маленькую сигару. Когда он затягивался, его лицо выглядело длиннее, более походя на обычное, а когда вынимал сигару изо рта, снова расползалось, словно превращалось в карикатуру на самого себя. Тонкие розовые губы растягивались в приветливую улыбку между толстыми щечками.
— Я был по-настоящему счастлив. Моя жена относилась к тому типу женщин, которые отлично умеют вести домашнее хозяйство, заготовлять впрок консервы, ухаживать за садом, принимать гостей, помнить дни рождения друзей и родственников и многое другое. Она никогда не жаловалась, когда я задерживался на заводе. Я подумываю, не жениться ли мне снова. У меня даже есть на примете женщина, очень похожая на мою жену, на которой я мог бы жениться. Но это все гораздо труднее, когда вы уже далеко не молоды.
Ингхэм не нашелся что сказать. Он подумал об Ине. Ему очень хотелось, чтобы она была сейчас рядом, сидела вместе с ними за столом, чтобы он мог прогуляться с ней по пляжу, после того как они распрощаются с Адамсом, и чтобы они могли вместе вернуться к нему в бунгало и заняться любовью.
— У вас сейчас есть девушка? — спросил Адамс.
Ингхэм словно очнулся:
— В каком-то смысле да.
Адамс улыбнулся:
— Так вы влюблены?
Ингхэму не хотелось с кем бы то ни было говорить об Ине, но это совсем другое дело, если разговариваешь с таким человеком, как Адамс.