— Полностью с вами согласен, — сказал Адамс, запирая шкаф. — И, как вы сказали, если они в такой степени полагаются на судьбу, то почему же тогда попрошайничают у туристов с Запада, которые не верят в судьбу, а только в труд и усердие? Некоторые религии… — Адамс не договорил от охватившего его отвращения. — Давайте я вам еще налью. Да к тому же еще американские и французские деньги подпитывают их!
— Половину, пожалуйста, — попросил Ингхэм.
Он проследовал за Адамсом из гостиной в блестевшую нержавеющей сталью кухню.
— А что до нелепых религий, то не считаете ли вы, что на нашем распрекрасном Западе их тоже хватает? Вспомните хотя бы всех этих младенцев, которые появляются на свет божий лишь по той причине, что католическая церковь противится противозачаточным средствам и контролю за рождаемостью. Тогда католическая церковь должна взять полную ответственность за благополучие этих детей. Но нет, отказываются они, пусть о них заботится государство. — Ингхэм рассмеялся. — Папа не желает видеть дальше собственного носа! Как бы мне хотелось, чтобы ему прищемили его за те дела, что творятся в Ирландии!
Адамс передал Ингхэму его выпивку, ровно половину.
— Вы совершенно правы! Есть еще кое-что, что я не включил в свою передачу, поскольку к людям за «железным занавесом» это не относится. Или относится? Я только что получил письмо от своего друга-еврея из Америки. Он вдруг стал слишком ярым евреем. Хотя до этого считал себя русским или американцем русского происхождения. Вот это я и подразумеваю под шовинизмом. Идемте присядем.
Они устроились в гостиной на своих привычных местах.
— Вы понимаете, что я имею в виду? — спросил Адамс.
Ингхэм понимал, и ему это было противно. Потому что он знал, что тут Адамс прав. Конечно, Ингхэм мог заметить, что русские имеют репутацию антисемитов, однако это всего лишь политическая линия советского правительства, а не простых русских или контролируемых коммунистами людей, о которых так заботился Адамс.
— Как у вас обстоят дела с юной леди из «Фурати»? — спросил Адамс. — Она хороша собой?
Ингхэму показалось, что вопрос Адамса прозвучал слишком осторожно, как бы мимоходом. Он ответил не менее осторожно:
— Да, мы поужинали вечером. Она из Пенсильвании. В среду уже улетает.
Они съели яичницу с салатом, которые Адамс приготовил на своей кухне. Он включил приемник, и они ели свой ужин под музыку и громкий говор прислуги в конторе. Адамс заметил, что это в порядке вещей. Вечер достаточно тихий. Однако Ингхэм был теперь с Адамсом настороже. Ему не нравился его изучающий взгляд. И ему не хотелось, чтобы Адамс узнал о том, что он отвез пишущую машинку в ремонт, поскольку тот мог догадаться, что он швырнул ею в араба. Ингхэм решил, стараясь оставаться вежливым, не приглашать Адамса к себе в бунгало на следующей неделе. А если Адамс все же зайдет, сказать ему, что он решил сделать перерыв на несколько дней. Тогда Адамс может подумать, что машинка стоит у него в шкафу.
Глава 12
На следующее утро, в воскресенье, Ингхэм проснулся довольно рано, с перспективой провести день без пишущей машинки, без почты и даже без свежей газеты. Воскресные газеты (английские, не американские) доставлялись во вторник или в среду в главный корпус отеля, по паре экземпляров «Санди телеграф», «Обсервер» и «Санди тайме», и зачастую, к огромному неудовольствию Ингхэма, присваивались гостями отеля и уносились ими в номера.
Разумеется, оставался еще его роман — аккуратная, приносившая чувство удовлетворения стопка из сотни страниц на столе. Но сегодня ему не хотелось задумываться над тем, что будет дальше, поскольку он точно знал, с чего начнет, когда заберет свою пишущую машинку обратно.
Кроме того, нужно ответить на письмо Ины. Ингхэм решил отослать спокойный, продуманный ответ (основной тон должен быть доброжелательным, без упреков), в котором говорилось бы, что он согласен с ней в том плане, что их взаимные чувства оказались, возможно, слишком неопределенными или даже прохладными, чтобы называться любовью, и что тот факт, что она завела недолгую интрижку с Джоном, только доказывал это. Он собирался добавить, что не намерен рвать с ней отношения и что непременно захочет увидеться с ней снова, когда вернется в Штаты.
Это сложившееся в голове Ингхэма письмо являлось не чем иным, как дипломатичной и осторожной формой ответа, позволявшего сохранить ему свое лицо. На самом деле он был глубоко задет краткосрочным романом Ины с Джоном, но был слишком гордым, чтобы дать ей это почувствовать. Поэтому он рассудил, что ничего не потеряет, написав Ине дипломатичное письмо, а только с честью выйдет из сложившейся ситуации.
Однако ему не хотелось тратить целый час прохладного утреннего времени на письмо от руки. После принесенного Моктой завтрака он отправился в Хаммамет.
И на этот раз, поставив машину возле ресторана Мелика, Ингхэм огляделся по сторонам в поисках старого араба, который имел обыкновение отираться здесь по воскресеньям. Но сегодня утром его нигде не было. Ингхэм зашел выпить холодной розовой воды в «Кафе де ла Плаж». Он был заранее готов наткнуться на пристальные взгляды, но не думал, что именно здесь. Возможность подвергнуться преследованию в том случае, если арабы пронюхают, что это он ударил или даже убил старика, приходила ему в голову. Они конечно же могут узнать обо всем от парней из отеля. Однако Ингхэм не заметил и не ощутил ничего такого, что предполагало бы враждебность. Преследование могло проявиться в виде проколотого колеса машины или разбитого стекла. Однако он не думал всерьез, что на него могут напасть.
Он зашел в соседний винный магазинчик и, купив бутылку букхах, направился переулками к дому Иенсена. Он внимательно глядел себе под ноги на дорогу, на которой наткнулся на араба с перерезанным горлом. Солнце яркой полосой осветило переулок, но никаких следов крови Ингхэм не заметил. И вот наконец он разглядел на утрамбованной земле темное пятно, едва заметное под нанесенной ветром пылью. Вот оно. И никто не знает, что это пятно осталось от крови, подумал Ингхэм. Или он ошибается? Может, просто кто-то уронил здесь бутылку вина пару дней назад? И он направился к Иенсену.
Иенсен оказался дома, но Ингхэму пришлось подождать, пока тот ответит на его стук, потому что, как объяснил Иенсен, он спал. Встал он рано, как следует поработал и затем снова лег поспать. Иенсен обрадовался принесенной им бутылке букхах, однако мрачное настроение из-за пропажи Хассо не покидало его. Он явно похудел. И уже несколько дней не брился. Они разлили букхах.
Ингхэм присел на скомканную постель Иенсена. Простыней не было — только тонкое покрывало, на котором, видимо, и спал хозяин.
— Никаких новостей о Хассо? — поинтересовался Иенсен.
— Нет. — Иенсен наклонился, споласкивая лицо водой в белом эмалированном тазу на полу. Затем причесал волосы.
В комнате Ингхэм не заметил никаких признаков предстоящего отъезда, но спрашивать об этом Иенсена напрямик ему не хотелось.