Она решительно взялась двумя пальцами за
переносицу и, скользя сверху вниз, с хрустом вправила кость. Ирка, позеленев,
поспешно отвернулась. К такому привыкнуть непросто.
– Чего-то ты дерганая какая-то! Разве это
перелом? – бросила Таамаг небрежно. – Перелом, когда нос вообще
непонятно где. Это же совсем ерунда. Мне нос раза четыре ломали – есть с чем
сравнивать.
Вспомнив об оруженосце, Таамаг подошла к горке
и, постучав по железному скату, заглянула под нее. Оруженосец хмуро сидел,
придерживая здоровой рукой плечо.
– Ключица? – спросила Таамаг
понимающе.
– Да. И с большим смещением.
Таамаг кивнула.
– Ну чего с тобой, болезным, делать?
Почесали в травмопункт! Там ерундовину такую марлевую крест-накрест наложат и
руку на повязку подвесят… Заодно и одиночку пусть посмотрят! – принялась
распоряжаться она.
– В травмопункт? А Гелата? Она же
валькирия воскрешающего копья! – удивилась Ирка.
– Я сторонница традиционной медицины.
Гелате тоже, конечно, покажемся, но потом. У Гелатки на все какие-то свои
взгляды. Радулга ей, например, на почки пожаловалась, а она ей говорит: тебе не
почки надо лечить, а голову. Это ж надо такое ляпнуть! У человека почки болят,
а она – голову! Ну все, потопали!..
– Постой! А тут кого? Антигона
оставим? – спросила Ирка, понимая, что площадку нельзя покидать ни на
минуту.
Таамаг фыркнула, в один-единственный звук
вместив так много отношения к кикимору, что тот обиженно хрюкнул.
– Вот еще! Кто у нас следующий на очереди
песочницу охранять – Хола или Ламина? Для надежности я вызвала обеих. А то одна
по телефону трепаться будет, пока батарея не сядет, а другая прогуливаться в
шляпе, смотреть на луну, ныть и требовать горячего шоколада! – сказала
она.
Плохо зная город, травмопункт они нашли не
сразу. Была уже ночь. Длинное больничное здание дремало, погруженное в
застывшую синь. Казалось, ее можно резать ножом, как холодец. Окна внизу нигде
не горели, не считая вертикальной полоски лестницы. Один из верхних этажей был
целиком залит голубоватым, почти потусторонним светом реанимации.
– Веселое место! – сказал
оруженосец, которого, как Ирка пять минут назад узнала, звали Федей.
Он бодро обошел больницу кругом и первым
поднялся на светившееся крыльцо травматологии.
– Пык-пык! – сказал он, находя
звонок.
Открыла им медицинская сестра и сразу провела
куда-то по коридору.
Таамаг, знавшая, что обо всех подозрительных
телесных повреждениях из травмопункта сообщают в милицию, на вопрос об
обстоятельствах получения травмы заявила, что упала с велосипеда. Травматолог –
печальный, ничему не удивляющийся немолодой дядечка с грустными глазами и
большой блестящей лысиной, по которой пробегал кое-где застенчивый
пушок, – оторвался от тетради.
– А остальные двое тоже с
велосипеда? – уточнил он.
Таамаг вопросительно покосилась на Ирку.
– Да, – ответила Ирка. – Это
было крупная авария с участием трех столкнувшихся велосипедов.
– А костяшки на руках об асфальт
содрали? – понимающе уточнил травматолог.
– Да. Пришлось руки выставить, чтобы шею
не свернуть, – пояснила Таамаг.
Врач посмотрел на нее долгим взглядом, который
валькирия каменного копья с легкостью выдержала, и, решившись, поправил очки.
– Зубастый асфальт попался… Ну да ладно!
Подходите по очереди, а потом проваливайте! Если б вы все знали – как вы мне
все надоели! – проворчал он.
Час спустя они шагали по ночному Питеру.
Встречный ветер обдувал Иркины ссадины и приятно холодил скулу. У Таамаг была
зашита бровь. Повеселевший оруженосец шевелил пальцами на подвешенной на
перевязи руке.
– Что-то я проголодалась! Всегда после
хорошей драки слопать чего-нибудь хочется! – сказала Таамаг.
Отыскав опытным взглядом круглосуточную забегаловку,
она на минуту заскочила туда и вернулась с полудюжиной хот-догов, обильно
политых кетчупом.
– За что я не люблю такие местечки: они
аппетит не столько утоляют, сколько убивают, – проворчала валькирия
каменного копья, в три укуса проглатывая один хот-дог и принимаясь за
следующий.
Ирка с ужасом наблюдала, как хот-доги исчезают
в ней, точно дрова в печи. Таамаг обеспокоенно покосилась на нее и взгляд
растолковала совсем в другом смысле.
– Ну да, жуется невесело! Похоже, я
все-таки сбоку в челюсть разик пропустила! – пояснила она.
Таамаг и ее оруженосец Федя давно съели свои
булки с сосисками и бодро вертели ножищами в десантных ботинках землю, а Ирка
все еще мучила свою горячую американскую собаку. Испытывая потребность
что-нибудь сказать для поддержания разговора, она выдавила:
– У Москвы и Питера масса сходств!
– Скажи хоть одно! – предложила
Таамаг.
– Ну… Питерские микроволновки очень
похожи на московские, когда на улице чего-нибудь покупаешь. Сосиска всегда
горячая, а хлеб холодный.
Таамаг и ее оруженосец обменялись
красноречивыми взглядами, и Ирка поняла, что ляпнула чушь. Таамаг и Федя были
глубокими, по брови укорененными в материальную жизнь реалистами и как всякие
реалисты понимали все буквально. Фразы с полутонами, равно как и фразы, произнесенные
для установления хрупкого эмоционального мостика, успеха у них не имели.
– Микроволновки все похожи. А если будешь
есть еще медленнее, то и сосиска станет холодная, – терпеливо сказал Федя.
Ирка поперхнулась и закашлялась. Таамаг
постучала ее ладонью по спине с таким рвением, что Ирка едва устояла на ногах.
– Ну и спина у тебя! Просто как селедка –
одни сплошные кости! Вечно в одиночки выберут кого-нибудь эдакого! –
сказала валькирия каменного копья, однако чуткая Ирка уловила в ее голосе
грубоватую бронетанковую нежность.
Ирка стала думать о Таамаг, пытаясь полюбить
ее всем сердцем, такой, какой та была, – ничего не вычитая и не ретушируя.
Чем больше она постигала суть Таамаг, тем яснее убеждалась, что главное
достоинство ее – цельность.
Таамаг представляла собой единый нравственный
монолит, возможно, где-то и в чем-то заблуждающийся, но простой и определенный.
Такими, должно быть, рождались все люди в эпоху, когда эпос не только
царствовал, но и не осмысливался еще как эпос. Люди цельные и в цельности своей
не знающие сомнений.