Ах, Тамарочка-Таамаг! Родиться бы тебе
мужчиной! Или стать бы матерью десяти мальчиков, чтобы было кому передать свою
мощь и силы! А то ведь силы как пар в паровозном котле – если не дать пару
работы и закрутить туго вентиль, разнесут вдребезги и котел, и всю могучую
машину.
Ирка шла по Большому проспекту, радостно
вбирая в себя через зрачки новый для нее город. Уже стемнело, и только редкая
цепочка фонарей тянулась вдоль улицы. Частыми четырехугольниками светились
окна. Ветер, этот неразлучный друг-приятель Питера, поддувал ей куртку,
забирался в рукава, с любопытством заглядывал в капюшон.
Пару раз рядом задумчиво притормаживали
маршрутки, но Ирка махала рукой, чтобы они проезжали. Ей хотелось дойти пешком
до Дворцовой площади, хотя она и понимала, что это не близко.
За Иркой тащился Антигон. Наступал в лужи,
хлюпал мягким носом и безостановочно ворчал. И город ему был плох, и сквозняки
жуткие, и солнце тусклое, и хозяйка такая-сякая. Ирка старалась не
прислушиваться и только ускоряла шаг, зная, что на бегу ругаться значительно
сложнее. В конце концов, не факт, что если бы у нее самой все родственники были
домовыми, кикиморами и русалками, то собственный ее характер был бы многим
лучше.
На Антигона Ирка особенно не злилась, понимая,
что раздражение – чувство тупиковое и способное воспроизводить само себя до
бесконечности. Чем больше надеешься утешиться раздражением, выгнав весь негатив
наружу, тем больше нарывает внутренний гнойник, пока однажды человек не
превращается в вулкан и не задыхается в собственных ядовитых испарениях. В
общем, если хочешь избавиться от прыща – не дави его.
Они дошли уже до середины Большого проспекта,
когда внезапно Антигон, не переставая ворчать, стал притормаживать. Ирка
удивленно остановилась.
– Что такое? – крикнула она.
– Тихо, хозяйка! – зашипел кикимор,
повисая у нее на руке. – Делайте вид, что ничего не происходит! Читайте
объявления вот на этом столбе!
– Зачем?
– Сами сейчас поймете! Если оттуда кто-то
будет выскакивать – сразу ловите!
– Откуда выскакивать? Из столба?
Кикимор мотнул головой, многозначительно
скосил глаза в сторону ближайшей арки, а сам трусцой кинулся обегать дом сбоку.
Ирка осталась на месте, послушно разглядывая облеплявшие столб бумажки. Ветер
раскачивал вывески, хлопал форточками и снисходительно играл с дорожными знаками.
Торопливо шагали замерзшие прохожие – уставшие, деловитые, похожие на наглухо
захлопнутые двери.
Ждать Ирке пришлось довольно долго. Она
начисто забыла о поручении Антигона, когда из арки как-то бочком выскочил
мужчина, одетый в светлый плащ. Шарахнулся, едва не налетев на Ирку, невесть
чего испугался и попытался рвануть через проспект.
В ту же секунду из арки послышался негодующий
вопль, и прилетевшая по дуге булава без всяких церемоний врезалась убегавшему
между лопаток. Две секунды спустя Антигон уже сидел у мужчины на спине.
Ирка подбежала, по-прежнему мало что понимая.
– Вы куда смотрели, хозяйка? Чудом не
упустили! А ну, лежать – кому говорю! – визгливо крикнул Антигон.
– Кто это? Суккуб, что ли? –
спросила Ирка, запоздало догадываясь переключиться на истинное зрение.
– Он самый, зараза! Лежать! – сказал
Антигон, сопровождая каждое слово тычком кулака.
– А ну, не дерись, животное! Я, между
прочим, Хныкус Визглярий Истерикус собственной персоной! Уберите с меня вашего
недомерка, мадемуазель, или я за себя не ручаюсь! – плаксиво пискнул тот,
на ком восседал Антигон.
Узнав, что он недомерок, кикимор вспылил и
потянул руку лежащего на животе суккуба к затылку.
– Что ты сказал? Я не расслышал!
Суккуб хлюпнул носом.
– Всё-всё! Я за себя уже ручаюсь! Только
дайте мне встать, бяки противные! Вы мне плащик испачкали! Я буду жаловаться
сотрудникам химчистки и других компетентных органов! – сказал он умоляюще.
Антигон что-то пробурчал и слез у него со
спины, для надежности перехватив суккуба за ухо. Ирка увидела простроченное
лицо в мелкой цепочке шрамов и два нахальных глаза.
– Осторожно! Он смоется! –
предупредила одиночка.
Кикимор хихикнул.
– Да никуда он не денется! Я потому и
подкрадывался, чтобы булавой его двинуть! Теперь он часа на три всех своих
штучек лишен! Если побежит, хозяйка, сразу бросайте в него копье! Куча слизи на
асфальте – вот и все, что останется. Слышал, гадюка?
«Гадюка» поспешно закивал, подтверждая полное
отсутствие серных пробок.
– Я, нюни мои, буду самым послушным в
мире заложником! Умею варить кофе, делать массаж и пользоваться
соковыжималкой! – засюсюкал он.
Не обращая внимания на его болтовню, Антигон
деловито обыскал Хныка и извлек из кармана стеклянный пузырек с двумя
золотистыми песчинками. Суккуб дернулся, провожая добычу страдающим взглядом.
– Твое? – строго спросил Антигон.
– Подбросили! Первый раз вижу! Клянусь
Тухломоном, я думал: там витаминки! – поспешно отрекся Хнык.
– Чье это? – спросила Ирка, отбирая
у кикимора пузырек.
Один эйдос был хороший, яркий. Другой же
поменьше и темный, как будто с гнильцой.
– Говорю: подбросили! Век Тартара не
видать! – снова заорал суккуб.
Одиночке стало ясно, что препираться он может
до бесконечности. Суккубы ребята тертые.
– А вот тут ты ошибаешься! Антигон,
отправь его в Тартар! – приказала Ирка.
Хнык тревожно пискнул и попятился, перебегая
глазками с валькирии на ее слугу и обратно. Пробубнив, что вот, булаву потом
вытирать, кикимор неохотно размахнулся и…
– А-а! Только не это! Меня, конечно,
выпустят, но не сразу! Там такая куча инстанций! Не надо! – завопил Хнык,
вдруг сообразивший, что это никакая не шутка.
– Антигон, погоди! – велела Ирка.
Кикимор с сожалением опустил булаву.
– То надо, то не надо… По мне, так уж
шлепнуть – и с концами, – сказал он разочарованно.
– Рассказывай! С каких это пор ты в
Питере работаешь?
Суккуб облизал губы и, заискивающе касаясь
Иркиной руки женской и нежной своей ладонью, пояснил, что он, бедолага,
трудится везде. И в Москве, и в Хабаровске, и в Нижнем Новгороде, и в
Архангельске. Где урвал – там и молодец.