– Скажи еще: диабетик, – сказал он, намекая на их
недавний спор.
Нариков в общежитии озеленителей хватало. По утрам на
лестницах и газонах было много использованных одноразовых шприцев. В первые дни
Даф с ее идеалистичным сознанием не верила, что все так запущено, и пыталась
утверждать, что это диабетики вкалывают себе инсулин. Но так было лишь до тех
пор, пока она случайно не натолкнулась на двух «диабетиков» совсем близко.
– Это действительно переселенец. Осторожно… Сейчас
может произойти что угодно! – негромко, быстро, безо всяких интонаций,
произнесла Дафна.
Она уже держала флейту наготове. Депресняк на подоконнике
шипел и клокотал.
В эту секунду мужчина, стоявший снаружи, разомкнул губы и
сипло, точно осваивая заржавевший голос, произнес:
– Мне нужен пергамент и эйдос ведьмы! Живее! Я
перенесся… не совсем удачно… Это тело уже уходит. Оно пыталось сопротивляться и
разрушило само себя.
Рука вцепилась в раму. Меф видел синие полукруги ногтей.
Меф содрогнулся. Он понял, что Даф права. Перед ними стоял
человек-пустышка. Человек, которого уже не существовало.
– У нас нет ни пергамента, ни эйдоса. Мы знали, что за
ними придут, и приняли меры. А теперь убирайтесь или я размажу это тело
маголодией. Я знаю: вам безразлично, что будет с телом, но все равно –
убирайтесь, Спуриус! – потребовала Дафна.
Голос ее звучал спокойно, но Меф почувствовал, что она
сделает именно так, как сказала. И их враг это тоже прекрасно осознал. В пустых
глазах появилась обеспокоенность, а синие губы зашипели.
– Не спеши, светлая, или мне придется уничтожить еще
несколько тел, чтобы досказать все до конца. Пергамент мой по праву! Он был
принесен для меня и достался бы мне, если бы вы не впутались. Я должен получить
его и эйдос не позже, чем через два дня! Я приду за ним снова. Верните
пергамент, и вы забудете о Лигуле навеки. Глупый горбун исчезнет. У мрака будет
новый властитель… А теперь я закончил! Можешь размазать тело, светлая! Я
выхожу.
– Ступайте, Спуриус! Мы все поняли и все передадим.
Через два дня вы получите ответ, – повторила Даф.
«Переселенец» с ненавистью посмотрел на нее и перевел взгляд
на Мефа. На губах у него внезапно появилась улыбка.
– Я понимаю, что момент неудачный, парень, и сейчас ты
не расположен общаться. Но когда перестанешь кипеть, подумай вот о чем. Мраком
должны править мы с тобой, а не бухгалтер Лигул с его жалкой марионеткой
Прасковьей. Ты и я – вместе мы свернем горы. Мы первые и единственные
отказались от дархов, доказав, что мраку они не нужны, чтобы оставаться мраком.
Мы союзники.
– Луна! Вы пытались убить меня через луну! –
напомнил Меф. Теперь он не сомневался, что проклятие шло от Спуриуса.
– Я лишь пытался пошутить. Не думал, что ты окажешься
таким хлюпиком. Ну, до встречи! Не надо, маголодий, светлая!
«Переселенец» повернулся, на негнущихся ногах сделал шагов
десять в сторону дорожки и внезапно упал лицом вниз.
Примерно через час приехала вызванная кем-то «Скорая».
Бригада медиков покрутилась возле лежавшего парня, по очереди наклоняясь к
нему. Оставив тело на траве, медики отошли и стали спокойно курить. Меф
удивился, что мужчину не грузят в «Скорую» и не увозят. Видно, ждали кого-то
еще.
Минут через двадцать подъехала милицейская машина и почти
сразу за ней «Газель», раскрашенная как «Скорая помощь», но с глухим
кузовом-холодильником. Деловито перебросившись с медиками парой фраз,
милиционеры лениво посветили фонариком на траву и на стены дома. Луч фонаря
скользнул и по лицу Мефа, однако к тому времени почти во всех окнах уже были
люди, и луч, не задержавшись, проследовал дальше.
Около получаса внизу на газоне была суета. Затем санитары из
глухой «Газели» забрали тело и увезли.
Мефодий повернулся к Дафне. Она стояла с флейтой в опущенной
руке.
– Именно поэтому нельзя быть нейтралом. Тот, кто видит
это и остается нейтралом, уже не нейтрал. Он душевный мертвец, и внутри у него
гнилой эйдос, – сказала она.
Глава 10
Телефоны и телефончики
Поссорь всех друзей – и работа посредника тебе обеспечена.
Книга Мрака
– Улита! – бичом щелкнуло из кабинета.
Ведьма неохотно поднялась, подала знак Вихровой, чтобы та
продолжила прием комиссионеров, и пошла к кабинету. Комиссионеры, выстроившиеся
в шуршащую бумажным шепотком очередь, с завистью смотрели, как она закрывает за
собой дверь. Этим затравленным, забитым, бесконечно злобным гадикам казалось,
что там, за этой дверью начинается истинная жизнь и настоящие возможности.
Однако окажись они у Арея или даже в куда более заветной с
их точки зрения Канцелярии Лигула, они, скорее всего, ничего не приобрели бы.
Способность испытывать радость мало связана с окружением, но лишь с внутренним
резервуаром радости. Малыш, получивший половину шоколадки, которую его приятель
только что отряхнул от песка и, культурно поплевав для гигиены, обтер о штаны,
гораздо счастливее озабоченного, наперегонки лысеющего со лба и затылка мэна,
которому принадлежит целая цепочка кондитерских комбинатов.
Каменным бедром Улита размазала по стене замешкавшегося
комиссионера с тройным именем Эш-Хоо-Лад. В ушах у Эш-Хоо-Лада всегда было так
много серы, что Чимоданову, когда он был помладше, вечно хотелось поджечь ему
ухо, чтобы проверить, взорвется голова или нет. Этот комиссионер – древний
старец в облике плаксивого юноши – работал скучно и однообразно. Прятал ключи
или какую-нибудь крайне нужную бумажку и, когда человек издергивался ее искать,
незримо шептал на ухо: «Хочешь найти? Повторяй!» И подсказывал формулу
отречения. И ведь повторяли же! Три-четыре пылающих от досады эйдоса ежедневно
притаскивал Эш-Хоо-Лад мраку.
Оглянувшись на размазанного Эш-Хоо-Лада, Улита вошла и
закрыла за собой дверь, разом отрезав все звуки приемной.
В кабинете Арей был не один. Перед его столом на четвереньках
стояло странное, голое, кое-где обросшее облезающим мехом существо, похожее
одновременно на крысу и на человека. Когда Улита вошла, существо немедленно
повернулось к ней и зашмыгало носом. Его большие грустные глаза слезились. У
Улиты разболелась голова. В животе забурчало, точно там что-то прокисло.
– А ну быстро отвернулся! Ты! – неприветливо
приказала ведьма.
Человекозверь послушно зашлепал и отвернулся. Ногами ему
служили четыре левые мужские руки.
– Улита, это Лизверь! – представил Арей.