– Мне – нет. Но если «халат» – страж, его эйдосы должны
находиться в дархе. Или как он собирался получать их силу?
– Для силы он мог использовать другие. Эти же эйдосы –
корм, – предположила Дафна, еще раз взглянув на этикетку.
Она не ошиблась. Ощутив неподалеку эйдосы, не отгороженные
от него больше стеклом, серый пергамент попытался обвиться вокруг ноги Дафны.
– Эге! А вот и зверушка, которую надо кормить! –
сказал Меф.
Ему впервые приходилось видеть артефакт мрака, который
кормят эйдосами. Признаться, он и не предполагал, что такие существуют.
Подняв с пола пустой пузырек, Меф хотел разбить его, но
внезапно увидел на дне песчинку, почему-то не последовавшую за остальными.
Буслаев уже открыл рот, чтобы сообщить Дафне о еще одном эйдосе, который,
видимо, прилип, но внезапно недоверчиво потряс головой и принялся жмурить
ослепленный глаз. Ему пришло в голову, что это глаз виноват в том, что казалось
Мефу явным обманом зрения.
Да и чем еще это могло оказаться, когда песчинка эйдоса
вместо обычного голубоватого и ровного сияния была окутана сиянием, четко
состоящим из двух половин? Одна часть привычная, пронзительно-голубая, а другая
темно-фиолетовая, с мутными разводами.
Приглядевшись, Меф обнаружил, что эйдос состоит из двух
приблизительно равных половин – одной яркой и другой тусклой, пустой, как
мертвый зрачок.
– Не посмотришь? Тут что-то непонятное! – окликнул
Меф Дафну.
Кивнув, Даф поднесла к губам флейту. Подчиняясь тихой
маголодии, странный эйдос отлип от дна пузырька. Несколько мгновений он,
покачиваясь, провисел в воздухе, а затем опустился Дафне на ладонь немного в
стороне от остальных эйдосов. Заметно было, что он дичится и желает быть сам по
себе.
Даф молчала. Только лицо ее вытягивалось все больше.
– Ну? Что? – спросил Меф.
– Ты не поверишь, чей это эйдос! – нервно
отозвалась Даф.
– Чей?
– Улиты. Нашей Улиты.
– Откуда ты знаешь?
Даф не смогла объяснить. Истинное знание невыразимо словами.
Все, что высказано, невольно прикручено к словам незримыми шурупчиками, и
оттого имеет элемент натяжки.
Меф тем временем вспомнил о пергаменте. Он поднял его и
потянулся к печати, собираясь сорвать ее и прочитать, но Дафна, кинувшись,
поспешно отобрала у него пергамент.
– Почему? – удивился Меф.
– Не делай этого! Вообще лучше не прикасайся!
– Почему?
– Нельзя. Я чувствую. Там зло, – отрезала Даф.
В этом Меф как раз и не сомневался. Добро не нужно
подкармливать эйдосами.
– Ну зло и зло. Давай посмотрим. Вдруг там что-то
важное? – Он протянул руку к пергаменту, но Даф отскочила.
– Важного зла не бывает. Бывает опасное зло. Обещай,
что никогда не порвешь эту нить! Я знаю, что этого делать не надо! Верь
мне! – настойчиво повторила Дафна.
Буслаев неохотно пообещал.
– Все же я хотел бы понять, для кого «халат» писал
напоминалку про кормление пергамента? Не верю, что для себя. Кому он собирался
отдать пергамент и эйдосы? Неужели дебилу с удавкой? – спросил он.
Даф развела руками. Так далеко ее интуитивные знания не
заходили.
Глава 5
От ладьи Харона к ладье Хаврона
Что такое, собственно, успех? Это таинственная, необъяснимая
сила – осмотрительность, собранность, сознание, что ты воздействуешь на ход
жизненных событий уже самим фактом своего существования, вера в то, что жизнь
угодливо приспосабливается к тебе. Счастье и успех внутри нас. И мы должны
держать их прочно, цепко. И как только тут, внутри, что-то начинает
размягчаться, ослабевать, поддаваться усталости, тогда и там, вовне, все силы
вырываются на свободу, противятся тебе, восстают против тебя, ускользают из-под
твоего влияния. И тут все начинает наслаиваться одно на другое, удар следует за
ударом и… человеку – крышка!
Томас Манн. Будденброки
Каждый день приносит свои радости и свои мелкие гадости.
Главное – суметь объяснить дню, почему он должен унести гадости обратно. Об
этот простой закон спотыкаются миллионы людей, не понявшие еще простого правила:
слабый человек всегда жертва своих настроений. Настроения швыряют его как волны
пустую лодку и бьют о житейские камни. Стань хозяином своих настроений, и
добрая половина неприятностей отправится топиться на пруд.
Примерно об этом и еще о многом думала Ирка, бродя в
сопровождении тоскующего по взбучке Антигона по Лосиному Острову.
Ирка давно обнаружила странное свойство своего характера:
когда она точно знала, что нужно сделать что-то определенное, обязательное, она
никак не могла на этом сосредоточиться. А вот когда делать что-то было
необязательно, она набрасывалась на это занятие со всей возможной горячностью.
Вот и сейчас сработал тот же механизм. Ирка понимала, что
нужно искать стража мрака, убившего Филомену, а вместо этого шла к Бабане,
собираясь принять электронную почту. Зачем ей нужна была электронная почта
именно теперь, когда она уже излечилась от Интернета, никому не писала и никто
ей не писал, Ирка понятия не имела. Это происходило машинально: сознание искало
выхода из тупика и находило его в чем-то привычном, хотя и явно бессмысленном.
По дороге Ирка от нечего делать разглядывала людей. Даже
сделала мимолетную, несколько искусственную попытку слегка влюбиться в одного
юношу. Юноша – гибкий, длинноволосый, похожий на эльфа – сидел на бортике подземного
перехода и что-то читал. Лицо у него было мыслящее и тонкое, чем-то похожее на
лицо Мефа, только еще приятнее, без буслаевского солдафонства и его
снисходительной крутизны. Ирка уже размечталась, но случайно взглянула на то,
что было у эльфа в руках, и иллюзия осыпалась прахом. Эльф изучал желтую
газетенку из тех, что носят по поездам и электричкам.
«Нет, все! Хватит тупить! Я явно перегрелась! Пора чем-то
заняться. Ни от чего человек не взрывается так быстро, как от собственной
пустоты», – напомнила себе Ирка.
Антигон тащился следом и что-то монотонно бубнил. В его
бормотании угадывалась часто повторяющаяся тема некой красотуси подзаборной,
которой надо голову отвинтить. Ирка догадывалась, о какой красотусе речь. В
маршрутке некая пыхтящая дама взгромоздила сумку прямо кикимору на ласты и
долго не понимала, почему так громко орет этот сизый, гневный ребенок с глазами
сердитого старца. Когда же сообразила – стала совать Антигону в рот мятую
конфету.
– А ты не используй морок младенца! – посоветовала
Антигону Ирка.