Оглядываюсь вокруг в надежде заметить какой-нибудь знак. Я уже привыкла находить совпадения, видеть что-то связанное со мной лично. Но в этот раз ничего не происходит.
Я уже собираюсь покинуть это место, как вдруг кто-то проходит за моей спиной так близко и неожиданно, что я вскрикиваю.
— Это я!
Поворачиваюсь и узнаю Марселя:
— Извини, я испугалась.
Он опять в темных очках. Говорит, что видит все хуже. Ужасно жалко его — с каким трудом он передвигается и становится все больше похожим на беззащитного ребенка.
— Все плывет перед глазами, — говорит он мне.
В этот момент я краем глаза замечаю мужчину, который вглядывается в меня. Может быть, он меня узнал?
— Марсель, быстро нужно уходить отсюда.
— Почему?
— Потом объясню. Но сейчас нужно уходить.
Беру его за руку и бегу. Марсель спешит за мной, но вскоре спотыкается. Я затаскиваю его в заросли, мы прячемся. Вижу мужчину, наблюдавшего за мной, он явно ищет меня. Значит, я не ошиблась. Он пробегает мимо.
— Для художницы ты слишком импульсивна. Что случилось?
— Ничего. Просто появился кое-кто, кого я не хотела бы видеть. Он ищет меня…
— Неразрешенные сентиментальные проблемы?
— В каком-то смысле — да.
Лучше не уточнять.
— Ты пошла на могилу Шопена из-за спектакля? — спрашивает Марсель, меняя тему разговора.
— Да, я хочу сделать зарисовки надгробий знаменитостей, но только тех, которые каким-либо образом связаны между собой. Мне интересно выявлять в живописи совпадения, которые предоставляет нам реальность.
Марсель пытается понять, где мы находимся: трогает кусты, потом цветы, могилу, которая явно ему знакома:
— Невероятно!
Я поднимаю глаза и понимаю, что мы находимся за какой-то часовней.
— Невероятно! — повторяет он.
— Что? — спрашиваю я.
— Мы за часовней Марии Валевской.
— Что в этом невероятного? За исключением того, что ты узнаешь могилы, просто дотронувшись до них.
— Ты специально пришла на могилу Шопена, человека, которого похоронили без сердца. Здесь, на кладбище Пер-Лашез, захоронено только его тело, а сердце находится в одной из церквей в Варшаве.
— И что же?
— А могила Марии Валевской хранит только сердце. Ее тело покоится в Польше. Все как раз наоборот. И потом, они оба поляки. Неплохое совпадение, не так ли?
— Мария Валевская, любовница Наполеона? Я прочла в буклете трогательную историю о ее судьбе.
— Да, именно она была любовницей основателя этого кладбища.
— Марсель, извини, откуда ты так хорошо знаешь все эти истории?
— Я вырос здесь. Знаю все могилы, каждую из них. Мой отец — охранник этого кладбища.
О, разумеется! Марсель Дюпон! И та же фамилия у человека, который показал мне могилу спиритиста Кардека. Значит, это его сын… нужно быть осторожнее.
— Хочешь провести эксперимент с компьютером? В детстве я делал это часто, правда без компьютера. Это игра совпадений и случайностей — собираются данные и ищутся связи между событиями, вещами, людьми, с первого взгляда очень далекими друг от друга. Например, персонажи, похороненные здесь… Тут можно открыть много интересного и неожиданного. Подумай только, Шопен и Валевская — оба из Польши, и их сердца как бы «перекрестились» между Парижем и Варшавой. Разве не странно?
— Да. Это интересно, но не уверена, что сработает. Может, наоборот, помешает моим идеям.
— Понимаю. Но все равно попробуй. У меня есть компьютер, которым я все равно больше не могу пользоваться. Врач запретил. Можешь прийти ко мне, или я дам его тебе на время. Главное, чтобы ты рассказала потом о результатах. Ничего не опуская! Меня всегда интересовали связи между похороненными здесь людьми. Часто это были исключительные личности с исключительной судьбой. И еще очень странная вещь: кажется, что сама история выбрала это место для встречи знаменитых иностранцев, не правда ли?
Задумываюсь на минуту. Да, Марсель прав, здесь действительно много известных персонажей, особенно художников и артистов, из разных стран.
— Удивительно! — продолжает Марсель. — Каждый из них мог бы вернуться на родину, но всем им выпало упокоиться здесь. Россини, Беллини и Керубини, Модильяни и Макс Эрнст, Оскар Уайльд и Сара Бернар, Айседора Дункан, Шопен и Джим Моррисон… — Он неожиданно останавливается. — Пойдем, прошу тебя, я дам тебе компьютер.
— Не стоит, Марсель. Вряд ли сейчас подходящий для этого момент. У меня голова занята совсем другим. И потом, я боюсь, тот человек, который следил за мной, все еще где-то рядом.
— А я думаю, все наоборот. Для твоей картины это очень важно. И она будет прекрасной.
Выглядываю из-за кустов и, к счастью, не замечаю ничего подозрительного.
Иду за Марселем, не зная, правильно ли поступаю. Но может, именно это мне сейчас и нужно — отдаться на волю случая, не представляя, куда он меня приведет.
48
3 июля 1971 года. Париж
Не оставляй меня
Альдус проснулся весь в поту, с колотящимся сердцем. Ему приснился ужасный кошмар, казавшийся совершенно реальным. Еще в полусне он включил ночной свет, стараясь не разбудить жену и маленького Раймона. Посмотрел на часы, было шесть утра.
Ему приснился Джим, лежащий на кровати с белой маской на лице. Он не мог разобрать, была ли это просто театральная трагическая маска или погребальная.
Альдус с трудом приходил в себя, сон отпускал его, но беспокойство оставалось.
Комната неожиданно наполнилась запахом жасмина, долетевшим из окна, настолько сильным, что он вызывал тошноту.
Тревога нарастала. И вдруг уверенность, что Джим сейчас здесь, рядом, пронзила его, но через миг исчезла.
Чувство вины за то, что накануне оставил Джима одного, мучило Альдуса. Перед глазами стояла восковая маска на лице друга… Он видел пену, текущую из его рта, слышал знакомый кашель, заканчивающийся кровавыми плевками. Он попытался отвести его в больницу, но все было бесполезно. И в конце концов он все-таки бросил Джима одного. Вначале Джим пытался делать вид, что ничего не случилось, потом он, отбросив самолюбие, умолял Альдуса не уходить.
Он казался живым мертвецом. Не выдержав ужаса, Альдус сбежал от этой безысходности под предлогом важной встречи. Кстати, встречу эту, вполне реальную, в самом деле нельзя было отменить. И хотя Джим чувствовал себя все хуже, Альдусу ни на секунду не приходила в голову мысль о его смерти. Моррисон — живая легенда, музыкант в самом расцвете молодости, боготворимый во всем мире, — разве мог он умереть? К тому же надо помнить, что годами Джим жил в ином, нереальном измерении, как на сцене. Может, он сейчас играл очередную роль?